В дверь кто-то поскребся, затем она приотворилась, и в образовавшуюся щель просунулась лохматая голова Степки.
– К вам пришли, – доложил денщик.
После разоблачения со Степкой стали происходить удивительные метаморфозы. Если раньше он громко топал по квартире, не стеснялся насвистывать себе под нос и хлопал дверьми, то теперь передвигался, аки бесплотный дух – бесшумно и незаметно. Улыбаться, кланяться и вообще всячески выражать свое почтение он тоже стал раза в два чаще, чем прежде.
– Кто? – осведомился Александр. Зажав в руке апельсин, он несколько раз подбросил его.
– Графиня Потоцкая.
Апельсин упал на ладонь, и офицер машинально сжал пальцы.
– Старшая? – спросил мрачно, предвидя нелегкое объяснение по поводу ее сына.
– Нет. Марья Сигизмундовна.
Александр положил апельсин на стол, буркнув:
– Проси.
В конце концов, какая разница, мать или сестра, обе могли явиться к нему только по одной-единственной причине. И, увидев взволнованное некрасивое лицо Мари, барон сразу же понял, что объяснение и впрямь выйдет нелегким.
– Александр Михайлович… – прошептала Мари, как только Степка вышел, – я все знаю. Вы… вы будете стреляться с моим братом! Боже мой!
Девушка заломила руки и залилась слезами. Александр смотрел на нее и чувствовал себя мерзавцем, разумом понимая, что Мари безумно беспокоится, что Антуан – ее единственный брат, но его сердцу не было до этого никакого дела. По натуре он был таков, что, если человек был ему несимпатичен, Александр не мог заставить себя сопереживать ему. И если он кого-то вычеркивал из своей жизни, то забывал его на следующий день. Бетти была ему теперь совершенно безразлична, а Мари он согласен был в свое время терпеть лишь потому, что его невеста с ней дружила. Обе девушки больше ничего для него не значили, и неуместное вторжение Мари заставляло его испытывать глухую досаду, поскольку понимал, что та пожелает требовать невозможного, а он не сможет ничего ей обещать.
– Брат все время хотел поссориться с вами, – продолжала Мари, – и никто не подозревает, каких усилий мне стоило его удерживать… А сейчас… – Графиня вытерла слезы и с мольбой взглянула на офицера. – Александр Михайлович, скажите, вы ведь не убьете его? Мама не переживет… и отец…
Александр не выносил романов с мелодраматическими сценами, а сейчас с неудовольствием сознавал, что стал героем как раз подобного романа. Еще не хватало, чтобы Мари бросилась перед ним на колени! И, чтобы лишить ее такой возможности, отвернулся, отошел к окну. А она все говорила и говорила:
– Вы же добрый человек, я всегда знала… Наверное, за это я и полюбила вас. Я…
Мари запнулась и покраснела – так густо, что если бы Александр не видел все своими глазами, то никогда бы не поверил, что можно так краснеть.
– Вы – меня – любите? – проговорил он с расстановкой.
И сразу же вспомнил все – и записи в дневнике своего товарища, и слова Амалии. Ладно Лев, тот-то знал их обоих, но Амалия! Ведь она видела Потоцкую всего полчаса!
– Вы всегда смеялись надо мной, – буркнул молодой человек, все еще не веря.
– Вы не понимаете, вы ничего не понимаете, – залепетала Мари, теряя голову. – Каково мне было видеть, что у меня нет ни единого шанса против нее… только потому, что Бетти такая хорошенькая и у нее отец не католик… Конечно, мне было обидно! А вы и внимания на меня не обращали… Вы чаще с горничной разговаривали, чем со мной, – оскорбленно прибавила графиня, выпятив губы, и окончательно сделалась похожа на обиженную пухлую девочку.
Александр растерялся. Он так привык считать Потоцкую неприятной, насмешливой особой, что ему было трудно смириться с тем, что на самом деле та совсем другая. Корф понимал, что стоит ему сейчас, в это самое мгновение, пальцем ее поманить, и Мари забудет честь, забудет родных, забудет все на свете… Но эта самоотверженность со стороны человека, которого он не любил, не вызывала в его душе никакого отклика. Потому что Александр не любил унижаться и не любил, когда при нем унижались другие. И еще у него мелькнула мысль, что Амалия, которую он очень хотел забыть, никогда не стала бы так себя вести.
– Я думала, я себя выдала, когда стала смеяться над вашей знакомой, – прибавила Мари. – Помните, когда она лежала в постели, а мы с Бетти напросились к ней… Бетти, наверное, ревновала, я ревновала тоже, и мы ее не пощадили. Вы тогда сказали мне очень злые слова, – у нее задрожали губы, – я потом всю ночь не могла заснуть… Но я так была счастлива, когда вы порвали с Бетти… Смотрела на ее слезы и радовалась, ведь мне-то пришлось плакать во много раз больше…
То, что Мари оказалась влюблена в него, Александр еще мог понять, но что она могла искренне радоваться слезам лучшей подруги, ускользало от его разумения. У него немедленно закололо в виске, и молодой человек невольно поморщился.
Ах, эта женская дружба! Вот уж черт побери, в самом деле!
А Мари меж тем подошла близко к нему, опасно близко – и Александр, не отдавая себе в том отчета, сделал шаг назад.
– Чего вы от меня хотите, графиня? – задал он единственный разумный вопрос, который, по его мнению, можно было задать в этой ситуации.
И Мари, к его удивлению, покраснела еще гуще, еще отчаяннее.
– Я знаю, что отменить дуэль невозможно… Но я умоляю вас, как честного, доброго человека… – «Опять она со своей добротой», – с досадой подумал Александр. Сам-то он вовсе не считал себя добрым. – Не убивайте Антуана! Брат сам жалеет о том, что случилось… И вы стреляете гораздо лучше его, я знаю… Не убивайте его, умоляю вас! Даже если он оскорбил вас, он сделал это не со зла… Но если его кровь ляжет между нами… – Она проговорила еще несколько бессвязных фраз и умолкла.
Конечно, сообразил Александр, Мари все еще надеется, что ей удастся каким-то образом растопить его сердце и выйти за него замуж. Как в каком-нибудь английском романе, где герой неизменно ухаживает за красавицей, а женится на дурнушке с добрым сердцем. Но если он убьет ее брата, то Мари даже не сможет мечтать об этом.
По правде говоря, Александр отчетливо сознавал, что ни в коей мере не является героем английского романа. Но ему сделалось стыдно, и он скрепя сердце пообещал Мари, что постарается сделать все от него зависящее. И, хотя барон не сказал ничего особенного и даже не упомянул, что не станет стрелять насмерть, Мари приняла его слова за согласие и расцвела.
– Вы такой добрый! Я всегда знала, что могу на вас положиться!
Александр понял, что еще немного – и девушка или бросится ему на шею, или станет целовать руки, или в экзальтации сделает еще что-нибудь подобное, о чем, возможно, сама потом не будет жалеть, но вот ему будет неловко и досадно. Поэтому он быстро отступил за большой стол и не выходил из-за него, пока розовая от смущения Мари не удалилась. На прощание, впрочем, все равно успела поблагодарить его тысячу раз за то, что он не станет отнимать у нее брата.