Попугай в клетке встрепенулся.
– Карамболь! – хрипло рявкнул он. – Дерржись!
– На жизнь не хватает... – вздохнул старик. – А тут еще птица эта... прожорливая до страсти... Только и делает целый день, что ест.
– Сказать, конечно, я ему могу, – отозвалась Амалия, – но ходят слухи, что господин Верещагин прижимист до неприличия. Поэтому мы сделаем проще. – Она достала из кошелька трехрублевку и положила ее на кипу газет. Игнат Максимович сглотнул слюну. – Итак?
– Мария Петровна Киселева, – напомнил я. – Та самая, которая удачно вышла замуж в Тверской губернии. Кажется, она была певичкой...
Старик вздохнул.
– Киселева, Киселева... Знал я нескольких Киселевых, которые подвизались на сцене в разном качестве. Был Киселев, дай бог памяти, Дмитрий, jeune premier [61] , он теперь станционный буфетчик... Потом Марья Егоровна Киселева, которая вышла замуж за какого-то поручика... Он еще ее из ревности чуть не ухлопал потом... целая история была... – Колокольников пожевал губами, припоминая. – Потом был Алешка Киселев... ну тот помер лет десять назад от белой горячки... Настасья Киселева, она в Орле мелочную лавку держит... Ну и ваша Марья Петровна, наконец... Бывала она пару раз в столице, в Москву тоже заезжала... Голоса у нее особого не было, зато ноги она умела показывать. Тоже талант, не отнимешь... Киселев, первый ее муж, был антрепренер, он через два года после свадьбы от чахотки умер. А собственная фамилия ее была Шумилина... нет, Шумихина... Ну да, Марья Петровна Шумихина.
– Как?! – болезненно вскрикнул я. – Шумихина?
А ларчик просто открывался, сказал бы наш брандмейстер... Марья Петровна! Хозяйка «Уголка для проезжающих», румяная вдова... та самая, к которой неровно дышал Ряжский, та самая, которая, по его словам, не хотела идти на свадьбу Елены под предлогом неотложных дел... Боже мой!
– Клянусь подагрой! – прокричал попугай, топорща жидкие перья. – Драма! Невыносимо!
– Что с вами, вам нехорошо? – участливо осведомился старик.
В глазах у меня и впрямь потемнело, но – от злости... Я рванул воротник.
– И она потом вышла замуж в Тверской губернии? – допытывалась Амалия. – Вы уверены?
– Сударыня! – с чувством сказал Колокольников, разводя руками. – Конечно, она и была... Искала себе, так сказать, тихую гавань... ну, вы понимаете...
Амалия откинулась на спинку стула. Я видел, что она хотела многое сказать, но не стала. Она залезла в кошелек и вынула из него еще одну трехрублевку.
– Вот... Купите ему корма... – И баронесса мотнула головой, указывая на попугая. – Простите, Игнат Максимович, нам надо идти.
– А зачем она вам понадобилась? – полюбопытствовал Колокольников, провожая нас до двери. – Певичка она была так себе, актриса – тоже... Али натворила чего?
– Много чего, – уклончиво ответил я, не желая вдаваться в подробности.
В тот же день мы уехали обратно в N. С вокзала я дал телеграмму Ряжскому, чтобы он немедленно задержал Марью Петровну Шумихину и не отпускал ее до нашего появления.
* * *
– Все ясно, – твердил я, когда мы ехали на извозчике с глуховской станции в N, – теперь все ясно... Марья Петровна все же сумела получить небольшую часть наследства мужа. Она перебралась в N и на полученные деньги открыла гостиницу. Вероятно, тогда она еще не помышляла о мести, но судьбе было угодно, чтобы женщина, убившая ее ребенка, купила имение по соседству... Аннушка, душегубка, как ее называла родная тетка, была богата, счастлива, выдавала замуж дочь, и не похоже было на то, что призрак убитого маленького мальчика тревожит ее сны... И тогда Марья Петровна решила отомстить, ей было невыносимо глядеть на торжество убийцы. Сначала она убила двух собак, что сошло ей с рук, более того – никто на нее даже не подумал. Потом, улучив момент, разделалась с Еленой... нарочно так рассчитала день ее гибели, чтобы родителям было больнее всего... А потом наступил черед Головинского, о котором все знали, даже священник отец Степан, что он любовник хозяйки усадьбы. Может быть, ничего бы не произошло, если бы Анна Львовна с семьей не приехала сюда... Ведь мачеха не искала с ней встречи, все началось уже после того, как Веневитиновы перебрались в Старово. А после убийства Головинского, не удержавшись, Марья Петровна оставила знак, который должен был указать Анне Львовне, за что ее казнят. И та поняла, что именно означает перо... Очень хорошо поняла! Но не могла ничего рассказать полиции, потому что иначе ей пришлось бы упомянуть об убийстве, которое совершила она сама.
– Да, теперь все сходится, – подтвердила Амалия. – Надеюсь, Ряжский уже получил нашу телеграмму и распорядился относительно этой особы. Хотя, с другой стороны... – моя спутница поморщилась, – он к ней неравнодушен, как вы говорите. Так что дело ему поручать нельзя.
Но вот и N, и площадь, и модная вывеска, и пожарная каланча, и куры, уныло месящие грязь. Я соскочил на землю и помог спуститься баронессе. Но нетерпение мое оказалось столь велико, что я, забыв о приличиях, вошел в здание прежде нее.
– Григорий Никанорович у себя? – крикнул я Былинкину, который встретился мне в коридоре.
– У себя, – отвечал удивленный Былинкин. – Но...
Не слушая его более, я без стука влетел в кабинет.
Григорий Никанорович Ряжский, в расстегнутом мундире, сидел за столом и тихо лил слезы. Я настолько оторопел при их виде, что в первое мгновение даже цель моего приезда вылетела у меня из головы.
– Григорий Никанорович!
Исправник поднял голову... Вид у него был растерянный, потухший, жалкий. Он искал слов – и не мог найти.
– Что вам угодно? – проговорил он наконец прерывающимся голосом.
– Я прислал вам телеграмму, – торопливо заговорил я. – Относительно Шумихиной... Вы ее получили?
Ряжский дернул щекой.
– Получил... – Он взял со стола листок с телеграммой и махнул им. – Только зачем? Издеваться изволите, милостивый государь?
– Я не понимаю вас, Григорий Никанорович, – уже сердито заговорил я. – В деле об убийстве Елены Веневитиновой открылись новые обстоятельства, и я... Дело в том, что Марья Петровна Шумихина – бывшая мачеха Анны Львовны. А Анна Львовна много лет назад убила ее ребенка.
– Все уже неважно, – усталым голосом промолвил Ряжский. Он едва бросил взгляд на Амалию, которая стояла в дверях и внимательно слушала. – Вы разве не слышали? Ах, ну да, конечно, у вас важные дела в Петербурге, и я уже получил бумагу о вашем переводе... Далеко пойдете, милостивый государь!
– Так что случилось, Григорий Никанорович? – спросила моя спутница.
Ряжский отвернулся. Негнущейся рукой кое-как застегнул пуговицы мундира.
– Марья Петровна погибла вчера под поездом. На глуховской станции... Упала на рельсы...