– А по-моему, он просто дурак, и точка, – пожал плечами Лукашевский. – Кроме того, вы, Вань Ли, приписываете ему какую-то сверхъестественную мудрость, утверждая, что он знал пределы своих возможностей. Все люди смотрят на жизнь одинаково: сначала попробуем, а там поглядим. Жорж такой же, как и все.
– Вот именно! – выкрикнул Вася. По его лицу было видно, что он не на шутку переживает из-за смерти дяди.
– И заметьте, – добавил граф, – что Жорж начал именно с Коршуна и Агафона, то есть с людей, которые стояли к Виссариону Сергеевичу ближе всего. Как он разделался с Коршуном, мы уже знаем. Позвонил, Коршун открыл, Жорж осмотрелся, решил, что момент подходящий, и убил его. Потом улучил момент, пришел в квартиру к Пятирукову и убил его, пока мы были заняты поисками Груздя.
– Все верно, – кивнул Хилькевич. – Только вот мне что интересно, Антонин. Я ведь ни словом не упомянул, что Пятирукова убили в его квартире. Ты у нас ясновидец или как?
И король дна с интересом посмотрел графу в глаза.
– Но ты же говорил… – пролепетал Лукашевский.
– Ничего подобного я не говорил, – отрезал Хилькевич. – Розалия?
– Нет, не говорил! – выкрикнула бандерша.
– Виссалион даже не упоминал о квалтиле, – поддержал ее Вань Ли. – То есть… погодите… Антонин?
Граф облизнул губы.
– Я все объясню… Дело в том, что я… Я знал, что Агафон убит. Мне сказали…
– Тебе не могли сказать, – возразил Хилькевич. – Когда я начал говорить об Агафоне, ты с невинным видом спросил, что с ним случилось. Да, ты знал, что он убит, но знал не потому, что тебе об этом сказали. Ты знал, потому что сам убил его. – И Виссарион добавил, чтобы окончательно добить поверженного врага: – Конечно, убийца именно ты, а не Жорж. Антонин, неужели ты думал, будто я поверю в его вину? Я полагал, ты умнее.
Граф приподнялся с места, хотел что-то сказать, но не успел. Что-то хлопнуло в руке Хилькевича, и на темном сюртуке графа стало расплываться небольшое пятно. Лукашевский упал навзничь и больше не шевелился. Король дна равнодушно поглядел на тело и убрал револьвер в карман.
– Вася! Жорж в комнате наверху, ребята его стерегут, но я шепнул им, чтобы не смели его трогать. А ты сейчас пойдешь и извинишься перед ним… за то, что испортил ему физиономию. Понял?
– Так ты… – начала Розалия, сверкая глазами.
– Да, – с непринужденной улыбкой ответил Хилькевич, – я избрал его на роль козла отпущения. Антонин успокоился, а когда успокоился, совершил ошибку, которая его выдала.
– Виссалион, – вырвалось у китайца, – так сто же, Антонин…
Хилькевич кивнул. Теперь, когда все было кончено, ситуация его даже немного забавляла.
– Ему уже давно было тесно под моим началом, и он разработал целый план, как свалить меня, но не подпасть под подозрение. Думаю, и вороны были выбраны не случайно – если бы я сам не догадался, он бы как-нибудь подсказал мне, что это анаграмма фамилии Жоржа. На крайний случай, наверное, Антонин мог подсунуть Жоржу и орудие убийства, чтобы я отбросил последние сомнения. – Виссарион Сергеевич поймал негодующий взгляд Розалии и улыбнулся. – Видишь ли, Розалия, твой Жорж сам напрашивался на роль козла отпущения. Очень уж его стишки, манеры и прочее раздражают людей.
– Так ты знал! – заверещала бандерша. – Знал, что он ни при чем… и позволил… Его же до полусмерти избили! И ты позволил… Ненавижу!
Она топнула ногой так, что стекла в рамах отозвались легким звоном, и бросилась к выходу – оказывать помощь своему ненаглядному Жоржу.
– Но ведь кого-то я должен был выбрать на роль убийцы, – заметил Хилькевич благодушно. – Иначе мне бы не удалось вывести на чистую воду настоящего убийцу, Антонина.
– Да… просто гениально… – пробормотал Вань Ли. И покосился на тело графа. – Гм, Виссалион, надо бы его куда-нибудь ублать. Комната красивая, он тут явно лишний.
– Ладно, ладно, – сказал Хилькевич, – сейчас Вася вернется, и я ему скажу, чтобы отвез труп подальше и бросил в море.
– Зачем подальше? – удивился китаец. – Моле же в двух шагах от дома.
– Очень мне надо, чтобы падаль снова ко мне приплыла, – с пренебрежительной гримасой пояснил Хилькевич и хохотнул: – Кроме того, Васе не повредит подышать свежим воздухом. Воображаю, как ему Розалия с Жоржем сейчас физиономию начистят. Особенно Розалия, конечно, стараться будет… Эх, женщины, женщины! И почему они всегда выбирают черт знает кого?
– Да, это воплос! – со вздохом согласился отец не то четырех, не то двадцати (если верить молве) детей.
В следующее мгновение сверху донесся приглушенный вопль Васи, у которого мстительная Розалия ухитрилась вырвать часть кудрей.
– Ну, началось, – сказал Хилькевич, пожимая плечами.
В то время, как Розалия выдирала у бедолаги Херувима вторую золотую прядь, в полицейском управлении Амалия посмотрела на часы.
– Полагаю, – несмело заметил Половников, – нам придется поговорить о гибели Агафона с Хилькевичем. Однако сейчас ночь, значит, придется ждать утра.
Амалия поморщилась.
– Думаю, вам придется самому посетить его, – сказала она. – Если у господина Хилькевича появился какой-то враг, который хочет сжить его со свету, меня это мало интересует.
– Да, я помню, вы приехали к нам по другому делу, – поклонился Половников. – Может быть, вам угодно осмотреть вещи, которые были при господине Валевском?
– Зачем? – спросила Амалия.
– Если ожерелье было найдено при нем, то, может быть, он прячет остальное где-то еще? – пояснил следователь. – Должен признаться, что я уже осматривал его вещи, но ничего особенного среди них не обнаружил. Однако одно дело я, а другое…
– Несите, – распорядилась Амалия. И когда следователь вышел, поморщилась и потерла виски, как человек, находящийся в состоянии крайнего утомления.
– Может быть, – подал голос игрок, – проще признаться ему, что вы приехали вовсе не из-за парюры, и рассказать, что за дело привело вас сюда?
Однако Амалия не успела ответить, потому что Половников уже вернулся, неся в руке небольшой сверток.
– Вот, прошу, сударыня. Самодельная отмычка… Какая-то мелкая монетка, судя по всему, наполеоновской чеканки… Платок, кошелек… И все.
Но отмычка не заинтересовала Амалию, точно так же как не заинтересовала монетка наполеоновских времен, которую, должно быть, Валевский носил с собой на счастье.
– На платке кровь, – подал голос Половников. – По-моему, его собственная… поляк вытирал ее, когда мы везли его в управление.
– Должна признаться, что не вижу здесь ничего особ… – начала Амалия и умолкла, глядя на кошелек.
Это был простой кошелек русской кожи, не то чтобы богатый на вид и не то чтобы шибко привлекательный. Амалия взяла его в руки, повертела, открыла, проверила наличность и зачем-то провела пальцем по тиснению внутри кошелька, на сгибе.