По правде говоря, Мэй подмывало уйти следом за ним. В отличие от большинства людей здесь, в казино, она не чувствовала ни азарта, ни желания испытать удачу, ни вдохновения переиграть судьбу. Ее не покидало ощущение, что она стоит перед какой-то большой и равнодушной машиной – не враждебной, а именно что до ужаса равнодушной. Шарик прыгает, колесо вертится, «faites vos jeux» [22] , «les jeux sont faits» [23] , старый игрок, проигравший все, закусывает губы, дама в мехах радуется… «И какие неприятные у всех лица! – подумала пораженная Мэй. – Какие искаженные, неестественные…»
И тут ее словно мягко ударила в грудь волна – и понесла, понесла; она уже не видела ни алчных лиц, лиц несчастных, ни делано равнодушных; ее озарило. Это было именно озарение.
«Я должна поставить на зеро… Сейчас».
Дрожа, она приблизилась к столу и сделала ставку – так стремительно, что Уолтер даже не успел ее удержать. Она поставила все, что у нее было, – кроме десяти франков и какой-то мелочи. Теперь, если бы она проиграла, ей было бы не на что вернуться на родину.
– Зеро, – сказала она и сама удивилась своему хриплому, словно чужому голосу.
Крупье равнодушно взглянул на нее, и машина вновь завертелась.
– Faites vos jeux… Les jeux sont faits.
Колесо закрутилось, шарик заметался. «Поскорее бы это кончилось», – только и успела подумать Мэй. Она посмотрела на Уолтера, и ей показалось, что она уловила на его лице сочувствие. А Уолтер терзался, что внял просьбе своей подруги детства и привел ее в этот вертеп, где, конечно…
Дама в мехах сдавленно охнула и вцепилась в локоть своего спутника, кто-то уважительно посмотрел на Мэй. Колесо остановилось.
– Дамы и господа, зеро!
Позже, когда Мэй пыталась вспомнить, что именно она ощутила тогда, когда первый и последний раз в жизни играла в казино – и выиграла! – она не могла припомнить ничего, кроме ощущения – выражаясь языком штампа – горы, упавшей с плеч.
Да, горы, ничуть не меньше.
Все вокруг сразу как-то засуетились, расцвели улыбками, и вышколенный служитель сразу же сгреб выигрыш Мэй в кучу и пододвинул к ней, а другой служитель тотчас же возник возле, сияя любезной улыбкой.
– Мадемуазель еще будет делать ставки? Сегодня у мадемуазель счастливый день! Вы обязательно должны попробовать, вам непременно повезет!
Потому что нельзя ведь позволить удалиться человеку, который в первый раз – это же очевидно – явился в казино и сразу сорвал такой куш. Пусть еще задержится, поиграет, проиграет как можно больше…
– Я больше не буду играть, – решительно сказала Мэй. – Мне тут не нравится.
Улыбка сразу же померкла.
– Мне кажется… – несмело вставил Уолтер, – тут положено оставлять крупье на чай.
На чай так на чай: она взяла, не глядя, самую большую монету и подала ее крупье, а потом стала засовывать выигрыш в сумочку.
Уходя, она еще слышала, как дама в мехах прошипела своему спутнику:
– Я тебе говорила, надо было ставить на зеро!
– А теперь куда? – спросил Уолтер, когда они вышли из казино.
– Теперь, – объявила Мэй, – я должна купить духи.
В это мгновение Уолтер понял, что, как и все знакомые мужчины, он ничего не понимает в женской логике. Однако парфюмерный магазин выглядел куда более невинно, чем казино, и мистер Фрезер покорился судьбе.
Надо сказать, что с точки зрения Мэй все выглядело совершенно логично. Миледи Корф отдала ей духи взамен тех, которые сама Мэй по неловкости разбила. Поскольку Мэй пообещала ей, в свою очередь, другие, слово следовало сдержать. Беда лишь в том, что у Мэй, как говорилось выше, денег было в обрез. Где на Лазурном Берегу можно взять деньги? Конечно же, в казино. Одной туда идти не совсем прилично, и поэтому она захватила с собой Уолтера.
Как видим, у Мэй все было продумано до мелочей, а в сотне шагов от казино она увидела большую лавку с надписью «Parfumerie parisienne» [24] .
Оказавшись внутри, Мэй с наслаждением вдохнула пропитанный ароматами воздух. На зеркальных полках дремали десятки коробок с запечатанными флаконами, тут же стояли флаконы попроще – с одеколоном, ниже было разложено мыло, зубной порошок, пудра и прочие необходимые спутники и слуги красоты. В центре лавки располагался стол с изогнутыми ножками, на котором лежали парфюмированные веера и стояли открытые флаконы духов – для пробы.
– Que désire mademoiselle? [25]
Почуяв покупательницу, к Мэй тотчас же подошел приказчик, холеный брюнет средних лет.
– Я ищу духи, – по-французски сказала Мэй.
Приказчик покосился на простенькое платье Мэй и на ее спутника, также одетого достаточно скромно, на всякий случай сообщил, что у них имеются новинки «Риго», «Пино», «Любэна», «Герлена» и прочих и он возьмет на себя смелость рекомендовать мадемуазель…
Он уже собирался назвать недорогие духи, которые покупали в основном гувернантки, но тут Мэй прервала его:
– Мне нужны очень хорошие духи, месье. И лучше дорогие.
Приказчик по долгу службы привык ничему не удивляться. Здесь, на Лазурном Берегу, он насмотрелся на вчерашних бонн, которые выходили за богачей, и разорившихся аристократов, которые устраивались приживалками. Поэтому он, не тратя лишних слов, подвел Мэй к столу и стал один за другим подавать ей флаконы самых изысканных, самых дорогих духов, сопровождая каждый кратким комментарием.
– Прошу, мадемуазель… «Фиалковый бриз» – если вы любите фиалки. Певицам не рекомендуется, запах фиалок плохо влияет на связки. «Рококо по-парижски», прелестнейшая вещь. «Дамский каприз», отменный аромат для званого вечера. Вы желаете духи для себя или в подарок?
– В подарок, – сказала Мэй и, подумав, добавила: – Подруге.
– Это замечательно, – серьезно сказал приказчик. – Вот, не угодно ли: «Прекрасная эпоха», само очарование. Весьма популярны эти духи, о них везде пишут: «Сад моего священника». «Прекрасная незнакомка» вам, наверное, не подойдет, духи с таким названием предпочитают дарить мужчины.
– А «Бал у принцессы», это что? – заинтересовалась Мэй.
– Прекрасные духи для молодой девушки, – ответил приказчик, – впрочем, это далеко не новинка. Есть еще «Уголок фей», также очаровательный дневной аромат для барышни. – Он оглядел полки. – Был у нас последний «Герлен», духи под названием «Гавот», но, боюсь, мы все уже продали. Вам что-нибудь понравилось?