– Вам придется заняться человеком, которого они схватили.
– Опять? – мрачно спросил Ларсак. – Они что, не могут сами его расстрелять?
Кассандр замер на стуле.
– В чем дело, сын мой? – спросил он, сопроводив свои слова самой елейной улыбкой.
– Очевидно, Бэйли собирается расстрелять этого Равенеля, – объяснил Ларсак. – Немудрено – этот синий достаточно испытывал его терпение.
– Я думал, – пробормотал священник, – захваченных в плен стараются обменять. Нет?
– Обычно да, – согласился Ларсак, вытирая пальцы от гусиного жира и поднимаясь с места, – но эти мерзавцы в городе недавно расстреляли наших пленных, так что долг платежом красен. – Он бросил салфетку на стол и повернулся к денщику. – Жак, позовите солдат. Полагаю, пять человек будет достаточно.
– Будет сделано, господин капитан, – ответил Жак.
– Терпеть не могу расстреливать, – пожаловался Ларсак. – Но англичане отчего-то поручают это именно нам – очевидно, верят, что так они меньше замараются. – Он хмыкнул. – Черт, придется же ему чем-то глаза завязать. – Он взял со стола испачканную жиром салфетку. – Ничего, это сойдет.
– Я могу пойти с вами? – хрипло спросил священник.
– Сколько угодно, святой отец, – осклабился Ларсак.
Он отправился к Бэйли, который вручил ему приказ о расстреле и велел привести его в исполнение. Двое солдат уже копали могилу возле дюн, вихрастый мальчишка – сын охотника – стоял неподалеку и смотрел на них. Только на его лице Кассандр уловил нечто, похожее на человеческое выражение; всем остальным, казалось, не было никакого дела до происходящего. Солдаты обменивались шутками, Ларсак позевывал. Подошел охотник и увел сына, сказав ему несколько резких слов по-фламандски. Над морем начало всходить солнце. Несколько солдат в красных мундирах собрались в отдалении, посмотреть, как будут казнить республиканца. Вскоре появилась и воинственная особа, которая выдала Жюльена, – та самая, со шрамом через все лицо. За Терезой следовали Оливье и Арман.
– Я хочу посмотреть, как его казнят, – объявила она.
Ее ноздри раздувались, на изуродованном лице застыло кровожадное удовлетворение. Двое англичан вывели из дома Жюльена Равенеля. Он шел очень спокойно, глядя перед собой, словно направлялся на прогулку; но Кассандр отлично понимал, чего стоит это спокойствие. Солдаты подвели пленника к краю ямы и отошли. Бэйли стал зачитывать приказ о расстреле, но позорно путался на каждом слове, и солдаты Ларсака – все французы из числа сторонников монархии – стали смеяться. Красный, как его мундир, Бэйли отдал бумагу Ларсаку, и тот без запинки прочел ее от начала до конца.
– Приступайте, – сказал Бэйли.
Ларсак подошел к юноше, сжимая в руке салфетку, но тот тихо произнес несколько слов.
– Что он говорит? – крикнула Тереза, не сдержавшись.
– Говорит, что ему не надо завязывать глаза, – ответил Ларсак. – И еще у него есть последнее желание – пообщаться перед смертью со священником.
– У нас нет католического священника, – ответил Бэйли сухо.
– Я священник, – подал голос Кассандр.
Арман и Оливье обернулись к нему, глаза Терезы полыхнули злобой. Ларсак поколебался, но потом все же подошел к Кассандру.
– Вы исповедуете его? – спросил он. – Только быстро.
– Это мой долг, сын мой, – ответил Кассандр. Губы едва повиновались ему.
Солдаты расступились перед ним. Чувствуя себя ничуть не лучше человека, вздернутого на дыбу, он подошел к брату. Труднее всего было встретить взгляд Жюльена, и на мгновение священнику захотелось выдать себя, крикнуть им в лицо, что он, Кассандр Равенель, всегда ненавидел роялистов и врагов своей родины и истреблял их везде, где только мог. Но он увидел, как брат едва заметно качнул головой, призывая его к спокойствию, и повиновался.
– Как вас зовут, отец мой? – громко спросил Жюльен.
– Отец Кассандр. – Он стоял, стиснув в руке четки, и не заметил, что они врезались ему в ладонь до крови. – Помните, сын мой: Бог все видит.
– И на все закрывает глаза, – кивнул Жюльен. – Я бы хотел поговорить с вами наедине.
Ларсак поколебался, но все же велел солдатам отойти на несколько шагов, чтобы они не слышали исповедь приговоренного. В любом случае бежать пленнику было некуда.
– При таких грехах, как у него, он будет исповедоваться до утра, – бросила Тереза Оливье.
Арман нахмурился.
– У него есть право исповедоваться, кем бы он ни был. Будь он сто раз наш враг, мы не вправе проявлять к нему неуважение.
– О, – протянула Тереза, – вы так говорите, шевалье, потому что вас он не допрашивал. Уверяю вас, если бы вам пришлось иметь с ним дело, вы бы заговорили совсем иначе!
– Прости, – тихо сказал Жюльен брату, когда понял, что их никто не может слышать. – Я не сумел приехать в Дюнкерк до того, как его окружили англичане. Дела в Лионе приняли совсем плохой оборот, и меня послали туда, а потом я отправился в Дюнкерк. Я писал тебе письма, но, наверное, они не дошли.
– Я думал, что ты занят в Париже. Я просил подкреплений из Северной армии, но Ушар отказал мне. Тогда я отправился к нему сам. Англичане задержали меня, но я выберусь. Они не знают, кто я такой.
– Я знал, что могу рассчитывать на тебя, брат, – кивнул Жюльен. – Этот генерал в Дюнкерке – он надежен?
– Да.
– Я хочу, чтобы ты знал: я ничего им не сказал. Ни единого слова.
– Я и не сомневался в этом, брат. – У Кассандра задрожали губы, когда он произносил эти слова. Он бы предпочел, чтобы расстреляли его самого, но не Жюльена.
– А как вообще расстреливают? – спросила Тереза у Ларсака. Тот мрачно поглядел на нее.
– Копают могилу, потом ставят на краю могилы… Связывают руки, завязывают глаза… но если человек отказывается, то можно и без этого. Потом я командую солдатам. Готовьсь, целься, пли… Иногда приходится добивать, чтобы человек не мучился, но у меня стрелки хорошие, проверенные. Затем могилу засыпают. Вот и все.
– Зачем вам это, госпожа маркиза? – не удержавшись, спросил Оливье.
– Так, – загадочно ответила Тереза.
– Вы скоро закончите, святой отец? – крикнул Ларсак священнику. По правде говоря, капитану все это уже начало надоедать.
– Сейчас, сударь, – коротко ответил Кассандр. От ненависти к говорившему у него свело горло.
– Брат, – внезапно проговорил Жюльен, – скажи мне, что я сделал все, что мог.
– Да.
Жюльен закусил губу.
– Прощай, – прошептал он. – Передай маме… а впрочем, ничего не надо. – Он вздохнул. – Пусть мама считает, что я умер от болезни. Она не переживет, если… если узнает.
– Она ничего не узнает, обещаю тебе, – прошептал Кассандр.