С пронзительным воем приближались полицейские машины, за ними звенели колокольчики сирен «Скорой помощи». Огни фар неслись вдоль набережной, освещая сотни крошечных водопадов, стекавших по каменным стенам.
От удара Ове чуть не потерял сознание, вымок до костей и запутался в телефонном проводе. С трудом приподнявшись, он сел спиной к стене и смотрел, как обезумевшие люди метались на фоне раскачивающегося ледокола. Он был потрясен внезапностью несчастья, видом раненых, может быть, погибших людей. Это было жутко, этого не должно было случиться.
И в то же время его переполняло такое чувство торжества, что он едва удержался от крика. Сработало! Они победили! Далет-эффект действует – точно так, как предсказывал Арни Клейн.
В мире появилось нечто новое, не существовавшее до этой ночи, и отныне мир уже никогда не будет таким, как прежде. Он улыбнулся в темноту, не замечая крови, стекающей по подбородку, не замечая даже того, что у него выбито четыре передних зуба.
…Метель продолжала кружить, то опуская густую снежную завесу, то дразняще приподнимая ее на мгновение. Человек на другой стороне пролива Идерхаен монотонно и непрерывно ругался. Это было единственное, что он мог сделать, не успев ничего разглядеть за такой короткий миг.
Он лежал на крыше пакгауза, отделенный проливом шириной в полмили от набережной Лангелине. После наступления темноты этот район был пустынен, и он без труда избежал встречи с несколькими ночными сторожами и полицейскими, проходившими мимо. В руках он держал превосходный цейсовский бинокль с 200-миллиметровым фокусным расстоянием, приспособленный для ночного видения, но даже в такой бинокль ничего не увидишь, если смотреть не на что. Снегопад начался вскоре после того, как к набережной подъехали служебные автомобили, и больше не прекращался.
Именно появление автомобилей привлекло его внимание – такая оживленная деятельность в такое позднее время, – а также передвижение группы военных, которых он не выпускал из вида. Он никак не мог понять, что все это значит. Выходило так, будто они приехали к этому проклятому причалу в кромешную тьму и метель только лишь затем, чтобы постоять и поглазеть на грязный занюханный ледокол. Он снова выругался и сплюнул в темноту – уродливый, еще больше обезображенный яростью, с плотно сжатым ртом, бычьей шеей и редкими седыми волосами, подстриженными так коротко, что круглая голова казалась выбритой.
Что там задумали эти толстые глупые датчане? Что-то случилось – может, авария при входе в док? Люди падали на землю, поднялись волны. Но он не слышал звука взрыва. А теперь там мельтешили машины «Скорой помощи», со всех сторон мчались полицейские автомобили. Что бы там ни случилось, все это уже позади, сегодня ничего интересного больше не будет. Он ругнулся еще раз и встал, с трудом разгибая онемевшие колени.
Что-то действительно произошло, это точно. И он расшибется в лепешку, но выяснит, что именно. Ему за это платили, и такая работа была ему по душе.
Машины «Скорой помощи» уехали, и надо было иметь очень уж зоркие глаза, чтобы разглядеть в темноте, что ледокол погрузился в воду глубже, чем обычно.
– Не слишком удачный вид, – признал Боб Бакстер, – но в некотором роде он меня вдохновляет. Всякий раз, когда я смотрю в окно, я вспоминаю о своей работе.
Бакстер, тощий и долговязый, складывался при ходьбе в суставах наподобие плотницкой линейки. Его невыразительное лицо мгновенно выпадало из памяти; самой запоминающейся чертой его внешности были массивные очки в черной оправе. Без очков его было трудно узнать, может, поэтому он их и носил. Он сидел, развалившись во вращающемся кресле за письменным столом, и указывал в окно остро отточенным желтым карандашом с надписью: «Собственность правительства США».
Его единственный собеседник, пристроившийся на самом краешке стула, вымученно кивнул. Ему уже неоднократно приходилось выслушивать про вид из окна. Это был коренастый уродливый человек с плотно сжатыми губами и очень круглой головой, кое-где покрытой седой щетиной. Он называл себя Хорст Шмидт – такое же удобное имя для регистрации в отеле, как Джон Смит.
– Умиротворяющая картина, – продолжал Бакстер, направляя острие карандаша на белые камни и зеленые деревья. – Пожалуй, нет ничего более мирного, чем вид погоста. А знаете, что это за дом с затейливой крышей на другой стороне кладбища?
– Посольство Союза Советских Социалистических Республик, – ответил мужчина. Он говорил по-английски хорошо, хотя и с акцентом, где-то глубоко в горле перекатывая раскатистое «р».
– Очень символично. – Бакстер повернулся к столу и бросил на него карандаш. – Американское посольство прямо напротив русского, а между ними – кладбище. Это наводит на размышления. Итак, что вам удалось узнать об этой вчерашней суматохе в порту?
– Это оказалось совсем непросто, мистер Бакстер. Все словно воды в рот набрали.
Шмидт достал из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги и, вытянув его перед собой на длину руки, прищурился, пытаясь прочесть.
– Это список тех, кто получил серьезные повреждения и был госпитализирован примерно в одно и то же время. Среди них…
– Я сниму ксерокопию, так что можете опустить детали. Изложите мне в общих чертах.
– Пожалуйста. Адмирал, генерал-майор, полковник, еще какой-то офицер и высокий чин из правительства. Всего пять человек. У меня есть основания полагать, что еще несколько человек, в том числе офицеры ВВС, поступили с синяками и ушибами – их перевязали и отпустили.
– Отлично. Весьма оперативно.
– Это было нелегко. Добраться до записей в военном госпитале крайне трудно. Пришлось пойти на расходы…
– Представьте счет. Вам оплатят, не волнуйтесь. А теперь у меня вопрос на 64 доллара, если можно так выразиться: что было причиной всех этих повреждений?
– Как вы понимаете, это трудно определить. Здесь каким-то образом замешан корабль, ледокол «Белый медведь».
– Я не назвал бы это потрясающей новостью, поскольку мы знали об этом с самого начала.
Бакстер слегка нахмурился и подровнял горстку остро отточенных карандашей, аккуратно разложенных в ряд на зеленой промокательной бумаге. Больше на столе ничего не было, кроме фотографии круглолицей улыбающейся женщины, держащей за руки двух тоже круглолицых, но мрачных мальчуганов.
– Этого мало. Нам нужны дополнительные сведения.
– Есть кое-что еще, сэр. «Белого медведя» отбуксировали в Кристианхаун, где его ремонтируют на верфи ВМС. Судя по всему, у ледокола пострадал корпус, возможно, в результате столкновения. Мне удалось выяснить, что повреждения на корабле и ранения людей вызваны какой-то одной причиной. Даже это оказалось исключительно трудно узнать, потому что все происшедшее покрыто завесой строжайшей секретности. Однако этого достаточно, чтобы прийти к выводу – происходит нечто очень серьезное.
– Я тоже так думаю, Хорст. – Бакстер, задумчиво глядя вдаль, взял один из карандашей, поднес ко рту и принялся легонько покусывать. – Для датчан это крайне важное происшествие, раз в него замешаны все рода войск, правительственный департамент и даже этот чертов ледокол. Ледокол ассоциируется со льдом, лед наводит на мысли о России, а потому я очень хотел бы понять, что там стряслось, черт бы их всех побрал!