Стрелы сбросили с седел несколько человек, а потом мы с криком пустились в атаку вниз по склону.

Нападающие оказались плотно зажаты между двумя линиями нашей колонны и встретили сильное сопротивление, а тут и мы ударили им в тыл.

Ударили мы с силой, сбив с ног некоторых их лошадей. Огромного роста всадник замахнулся было на меня мечом, но ему в горло воткнулась стрела, прежде чем он смог завершить удар, а я пронесся мимо и атаковал другого, полоснув его по бицепсу, и увидел, как повисла рука, болтаясь на тонкой полоске кожи и сухожилий.

Лолингтон, остановившись чуть в стороне, пустил в ход свое излюбленное оружие — лук; совершенно спокойно, без суеты и без промаха пронзал он стрелами одного всадника за другим.

Неожиданным ударом меня вышибло из седла, и я упал, запутавшись ногой в стремени; однако мудрая Айеша сразу остановилась. Высвободив ногу, я вскочил как раз вовремя, чтобы заметить наконечник копья, нацеленный мне в грудь.

Я успел отвести копье клинком — и тут же глубоко всадил меч в бок нападающему; хлынула кровь, орошая клинок и мою руку. И внезапно шум боя утих; атака захлебнулась.

Мы победили, но какой ценой! Мертв был кузнец, настоящий богатырь, наш главный мастер по железу. Ломбардец, один из лучших наших лучников, с которым я так и не успел толком познакомиться, тоже погиб.

Спрятав в ножны окровавленный меч, я взялся перевязывать раненых.

Иоганнеса ударили копьем в бок. Сердце, к счастью, не было задето, но крови он потерял много. Плотно перевязав рану, я положил его на одеяло, и, пока Сюзанна ухаживала за ним, извлек стрелу из уголка глаза у другого воина. Сам глаз остался нетронутым — и к счастью, потому что о глазах я знал мало. Стрела пробила переносицу и вошла в орбиту, застряв там, так что человек был не столько ранен, сколько потрясен. Отклонись стрела на долю дюйма, и он потерял бы глаз — а могло быть и того хуже.

Я переходил от одного раненого к другому, принимая неотложные меры, какие знал, а потом возвращался для более основательной помощи.

Гансграф наблюдал за моей работой.

— У нас четырнадцать убитых, а раненых сколько?

— Тридцать семь, да ещё у некоторых пустяковые царапины.

Это было совсем неплохо, учитывая общее количество сражавшихся; но перед нами лежал ещё долгий путь, и сделать передышку мы могли не более чем на одну ночь. Нападение могло повториться.

Те, кто напал на нас, потеряли убитыми втрое больше, главным образом благодаря меткости наших лучников. На склоне и на дороге остались и некоторые вражеские раненые.

Мы собрали с поля боя доспехи, оружие и коней. Гансграф был обеспокоен.

Иоганнес, его правая рука, всегда хладнокровный при обдумывании и осторожный в советах, был тяжело ранен. Могло пройти несколько недель, пока он выздоровеет, — если выздоровеет вообще. Фландрен, один из дуайенов, тоже пострадал, и у нас не хватало места, чтобы разместить их в повозках. Сюзанна первой добровольно предложила свою.

Закат солнца выглядел угрюмо и угрожающе, по небу словно разметались багровые языки пламени, и бурая трава приняла огненный оттенок. Из нашего лагеря доносились стоны раненых.

А потом, когда спустилась тьма, откуда-то со склона холма донесся до меня слабый крик — отчаянный, плачущий крик раненного человека. Я прислушался и снова уловил его.

И я, которого считали врачом, не мог оставить его без внимания.

Глава 37

Киев нам показался городом грязным и неприветливым, но погода стояла великолепная. Мы расположились лагерем в лесу недалеко от Днепра. Долгие недели марша по широким равнинам, через горы и реки сильно нас измотали. Позади была короткая, ожесточенная стычка на переправе через Дунай, где мы потеряли двоих убитыми и ещё одиннадцать человек были ранены. Потом в Буде заварилась пьяная драка — погиб один из наших людей, другие пострадали. Ко времени прибытия в Киев нам приходилось везти в повозках сорок семь человек.

Большая часть каждого дня была посвящена у меня осмотру ран или лечению болезней. Для столь большого скопления людей такое число больных и раненых не было чрезмерным, однако, поскольку у каждого человека в караване были свои обязанности, их работа теперь легла на плечи других.

Торговля в Киеве вполне соответствовала нашим надеждам. Шерстяные плащи из Фландрии расходились по ценам во много раз выше тех, которые мы уплатили за них, и через две недели торговые дела наши были закончены, а повозки и вьючные лошади были высоко нагружены кучами мехов — горностаевых, куньих, лисьих и волчьих, — лосиными шкурами и ещё многим другим.

В девятом веке на эту землю обрушились несколько норвежских отрядов, разгромили славян и обосновались в укрепленных поселениях, названных «городами" [17] , для защиты от народа, которым они правили. Одной из таких крепостей был Новгород, второй — Киев. Со временем Киев стал крупнейшим торговым центром, и здешний князь властвовал над всеми остальными.

К востоку отсюда лежал мусульманский мир Багдада, Дамаска, Алеппо и Самарканда. На юге был Константинополь и Византийская империя, прежняя Восточная Римская империя, изредка называемая этим именем и сейчас.

Арабские, еврейские и византийские купцы просачивались в Киев и быстро налаживали деловые связи с северными правителями. Очень выгодной была здесь закупка пленных — потом их поставляли как рабов и рабынь для гаремов, мастерских и крупных поместий византийской знати.

Гансграф не одобрял рабства (по-моему, он сам был рожден крепостным) и не хотел иметь к работорговле никакого отношения. Впрочем, он был в хороших отношениях со скандинавскими торговцами, которые селились среди славян; местное население называло их русами.

В Кордове я читал записки Константина Багрянородного, путешествовавшего по этим местам в девятом веке, и его труды явились источником многих полезных сведений, которые я сообщал гансграфу.

Каждый год в Киеве скапливалось большое количество лодок — челнов, и после ледохода вся эта флотилия спускалась по Днепру в Черное море и шла в Константинополь, доставляя рабов, меха и прочие товары из северных стран. Челны поднимались и вверх по течению, а оттуда караваны шли посуху к Балтике [18] , повторяя отчасти древний Янтарный Путь.

К тому времени, как мы прибыли в Киев, эта торговля во многом уже угасала. Дальше к востоку отсюда среди диких степных племен постоянно тлело беспокойство. Печенеги, иногда называемые куманами, то и дело совершали набеги на торговые пути к Багдаду и почти отрезали Киев от Константинополя, вторгаясь своими ордами в земли к северу от Черного моря.