Когда официант отошел, Карпер заговорил уже более любезно:
— Давайте обсудим все спокойно, Стэнвуд. Может быть, мы с вами оба погорячились. Вы понимаете, как вы сами мне сказали, что сможете все утрясти, если Прессман не вернется в офис. Ну и я, естественно, подумал, что вы приняли меры, чтобы так и случилось. Может быть, я ошибался. Надеюсь, что так.
— Именно так, — коротко сказал Стэнвуд. — И постарайтесь не повторять подобных ошибок.
Карпер вытащил сигару из кармана и бросил быстрый взгляд на Гремпса Виггинса, который внимательно изучал список скаковых лошадей.
— Надеюсь, вы меня поняли, Стэнвуд. Я ни черта не понимаю, что там могло произойти с Прессманом. И я начинаю думать, что и вы тоже. Надеюсь, вы простите мне мои слова, и я надеюсь, что, разговаривая с окружным прокурором, вы не скажете ничего такого, что могло бы втянуть меня в эту проклятую историю. Послушайте, почему бы нам не договориться относительно этого дела?
— Как?
— Вы делаете все, чтобы вытащить меня, а я отвечаю тем же.
— Этого я от вас и ждал.
Холодные глаза Карпера остановились на Стэнвуде.
— Ну вот и договорились, — сказал он и поднял свой бокал.
Через пятнадцать минут Грэмпс Виггинс послал срочную телеграмму Френку Дюриэа, окружному прокурору округа Санта-Дельбарра в Калифорнии:
“Слежу за определенными лицами. Кое-что стало известно. Если будешь в Лос-Анджелесе, чтобы выслушать всех здесь, дай мне знать, где и когда мы сможем увидеться. Уверен, что смогу помочь тебе принять решение. Ответ посылай на адрес “Вестерн юнион”.
Грэмпс”.
Пелли Бакстер казался раздавленным горем, поскольку он сам себя считал другом семьи Прессманов.
Дворецкого он приветствовал именно так, как и следовало: дружелюбно, демократично, по-мужски, так, как это бывает, когда горе стирает существующую между сословиями грань.
— Добрый день, Артур. Какое несчастье!
— Да, мистер Бакстер.
— Могу себе представить, как вы переживаете, Артур.
— Благодарю вас, сэр.
— Вы ведь служили у него довольно давно?
— Четыре года, сэр.
— Какой был замечательный человек! Нам будет не хватать его.
— Да, сэр.
— Для миссис Прессман это, вероятно, было тяжелым ударом?
— Совершенно верно. С тех пор она почти ничего не ест.
— Спроси, не найдется ли у нее для меня пары минут или она предпочитает, чтобы ее не беспокоили? Если она предпочитает побыть одна, спроси, не могу ли я быть ей чем-нибудь полезен.
— Хорошо, сэр. Она наверху. Если вы подождете в библиотеке, сэр, я поднимусь и сообщу ей, что вы здесь.
Пелли Бакстер прошел через холл и вошел в огромную прихожую.
Комната показалась ему кладбищем, такая в ней стояла неестественная тишина. Тускло отсвечивали корешки книг на полках, будто надгробия в лунном свете. До половины спущенные портьеры делали царившую в библиотеке тишину еще более непроницаемой.
Всего несколько минут пробыл он в этой погребальной тишине, как, к большому его облегчению, вернулся дворецкий.
— Миссис Прессман просит вас подняться наверх, в ее гостиную. Сюда, пожалуйста.
Дворецкий поднялся по лестнице, потом свернул в длинный коридор и наконец ввел его в кокетливую, изящную гостиную, залитую солнечными лучами, которые врывались в комнату через французское окно, выходившее на маленький балкон. В другом конце гостиной через открытую дверь был виден кусочек спальни.
Софи Прессман всегда отличалась тем, что ни на минуту не теряла ни присутствия духа, ни бдительности, словно тренер во время решающего матча. Вот и сейчас в присутствии дворецкого она казалась погруженной в скорбь и всем своим видом полностью соответствовала атмосфере, царившей в библиотеке.
— Здравствуйте, Пелли, — сказала она дрожащим голосом. — Так мило, что вы зашли… Конечно, словами делу не поможешь, но внимание и сочувствие друзей облегчает горе.
Она указала ему на стопку телеграмм на столе.
— В прошлом мне тоже приходилось посылать соболезнования, и, подыскивая слова для того, чтобы выразить людям, что я чувствую, я часто ощущала беспомощность. И только теперь я понимаю, что важно не то, какими словами друзья стараются выразить сочувствие, важно то, что они пытаются вам сказать… Садитесь, Пелли. Артур сейчас принесет вам виски с содовой.
— Нет, спасибо, — отказался Пелли. — Я только зашел к вам на минуту, чтобы выразить свое сочувствие и спросить, не могу ли я хоть чем-нибудь, помочь вам.
— Спасибо, Пелли, мне ничего не нужно. Я всегда чувствовала, что могу на вас положиться… вы свободны, Артур.
Дворецкий осторожно прикрыл за собой дверь. Еще минуту в гостиной царило молчание; потом Бакстер подошел вплотную к Софи Прессман.
— Так ты все раздобыла? — спросил он.
— Да.
— И положила в безопасное место.
— Да.
— Я не доверяю твоему дворецкому.
— Я тоже.
— Расскажи, как тебе это удалось. Она улыбнулась.
— Я отправилась прямехонько к Ральфу в контору, сказала секретарше, что собираюсь забрать всю почту домой, чтобы Ральф мог узнать все новости, как только вернется.
— И что же она сказала?
— Ей это страшно не понравилось, но что она, бедняжка, могла поделать? Не могла же она встать и сказать: “Я уверена, миссис Прессман, что вашему мужу это бы не понравилось”.
— Ну еще бы, — усмехнулся Бакстер.
— Она еще пыталась возражать мне, — сказала миссис Прессман, а затем, хихикнув, добавила: — Мне будет страшно приятно рассчитать эту девушку.
— Ты думаешь, она видела, что там внутри?
— Конечно, она видела, что внутри, — заявила миссис Прессман. Она же вскрыла письмо. Слава Богу, что она не вскрыла конверт, в котором лежали фотографии.
— И что же, она все прочитала и отдала тебе письмо?
— Ну конечно же нет. Она мне отдала всю оставшуюся почту. А это письмо она аккуратно затолкала в верхний ящик своего стола. Поэтому я послала ее с каким-то поручением, а сама тоже как будто ушла из конторы, но потом вернулась под тем предлогом, что, дескать, забыла перчатки, и открыла ее стол. Письмо было там.
— А она читала его?
— Вне всякого сомнения.
— Да, это довольно неприятно, чтобы не сказать — опасно.