— Прости, — произнес он искренним тоном, и Лорен даже покраснела. — Наверное, эта работа кажется тебе адом.
— Иногда. Но порой я чувствую, что это искупление, понимаешь?
Он медленно кивнул:
— Да. Понимаю. Когда мне было шестнадцать, я сел за руль пьяным и из-за меня погиб мой лучший друг. Не бывает дня, чтобы я не вспоминал об этом и не молил Бога о прощении. Но чем больше людей мы спасаем, тем ближе я становлюсь к прощению. — Он выглядел таким печальным и беспомощным, что Лорен захотелось его обнять, спасти поцелуем. — Думаю, в моем случае искупление превратилось в призвание.
Лорен почувствовала внезапный укол зависти к человеку, который знал о своем предназначении в этом мире.
— А мне кажется, я еще не нашла свое призвание.
— Может быть, оно само тебя найдет. — Он улыбнулся. — Возможно, ждет тебя здесь, в «Ангелусе». Я бы очень хотел, чтобы ты осталась.
Он отодвинул нетронутую тарелку с жаренной в масле лапшой и взял руку Лорен в свои руки. Его длинные пальцы легко обхватили ее ладони.
— Еще одну нашли, — сказал официант, и кто-то сделал погромче звук в телевизоре, висевшем над баром.
— Обезглавленное тело шестнадцатилетней Шоны Ленор из «Фаррагут-хауса» было найдено на пирсе военно-морской верфи, — сообщил одетый с иголочки корреспондент. — Полиция не комментирует связь этого убийства с чередой кровавых преступлений, потрясших Нью-Йорк за последние несколько месяцев, причиной которых, по мнению некоторых, является война бандитских группировок.
На мерцавшем экране появилась толпа разозленных жителей, оравших на полицейских на тротуаре перед «Фаррагут-хаусом».
— Почему они ничего не сделают, чтобы помочь нам? — воскликнула, глядя в камеру, какая-то женщина с младенцем на руках. — Они винят нас, но мы не имеем к этому никакого отношения! Они просто оставили нас умирать.
На экране появился модный ресторан в нескольких кварталах от «Фаррагут-хауса»; пара, сидя за столиком на улице, поглощала ужин.
— Ужасно. Мы подумываем о переезде в пригород.
— Слушай, — прошептал Йоханнес, поглаживая большим пальцем ладонь Лорен, отчего у нее сильно забилось сердце, — хочешь, пойдем отсюда?
Они пошли вдоль реки. На другом берегу Манхэттен сменил свой дневной облик на ночной, превратившись в скопление неправильных, тускло освещенных прямоугольников. На тротуаре ссорились бездомные, мужчина и женщина:
— Это ты меня заставил!
— Ничего я тебя не заставлял!
— Дал бы десятку, и ничего бы не было!
— Да такое всегда будет.
Женщина рухнула на тротуар и зарыдала как ребенок.
— Мы можем чем-то помочь? — спросила Лорен.
— Здесь нельзя помочь, — ответил Йоханнес и увлек ее в бархатную тьму бокового переулка.
Прижал к стене с изображением двух небоскребов и надписью «Мы не забудем», и Лорен, почувствовав прикосновение его губ — сладких, горячих, — забыла обо всем.
— Не трожь меня! Пошел вон, ничего я не буду делать! — не то рыдала, не то выла бездомная женщина, но бездомные удалялись куда-то прочь с глаз и из памяти.
Йоханнес прижался к девушке всем телом, наклонил ее голову и стал покрывать поцелуями ее изогнутую шею, пока она не почувствовала боль. Но она не стала кричать. Она не хотела, чтобы он останавливался. Сейчас ничто больше не имело значения. Звуки города — крики, ругань, угрозы, далекий плач — стихли, и, когда мимо пронеслись полицейские машины, мигая красными огнями и предупреждая о том, что где-то произошел новый ужас, Лорен даже не заметила их.
7
Первая «полевая миссия» Лорен с командой из «Ангелуса» состоялась в пятницу вечером. Это была вторая неделя августа. Она, Йоханнес, Раким, Алекс и еще несколько человек отправились на Адмиралс-Роу — улицу, представлявшую собой череду полуразрушенных домов, огражденных железным забором; забор не помешал местным превратить дома в стрельбища. Здания были ужасно старыми, в воздухе висел запах гнили. Внутри воняло испражнениями; приходилось переступать через тела полуодетых и валявшихся без сознания людей.
Пока остальные рассеялись, пытаясь определить, можно ли кого-то уговорить пойти с ними, Йоханнес склонился над невысокой блондинкой в футболке с логотипом Нью-Йоркского университета. Выглядела она так, словно лежала здесь уже несколько дней.
— Эй, как тебя зовут? — спросил он.
— Дана, — невнятно пробормотала девушка; ее ресницы дрогнули.
— Послушай, Дана. Мы из «Ангелус-хауса», можем предоставить тебе койку на ночь. Хочешь?
В ответ она попыталась расстегнуть Йоханнесу ширинку.
— Слышь, а белого у тебя нет? Если дашь, я что хочешь тебе сделаю.
Лорен представила на месте этой девушки Карлу и как та предлагает свое тело любому, кто сможет ей обеспечить еще час-другой кайфа. Захотелось дать девице пинка, а не спасать.
— Ну-ну, Дана. Мы отвезем тебя в одно место, где ты сможешь прийти в себя, — невозмутимо отвечал Йоханнес. — Ребята, давайте ее в фургон. Посмотрю, нельзя ли забрать кого-нибудь еще.
Алекс и Раким закинули руки девушки себе на плечи и, осторожно переступая через битые бутылки и ржавые шприцы, повели ее к машине.
— Что это было? — вздрогнув, воскликнула Лорен.
— Что «это»? — удивилась Алекс.
— Я слышала крики.
Алекс склонила голову набок и посмотрела на небо:
— Птицы, наверное.
Лорен увидела силуэты птиц на фоне ночного нью-йоркского неба, затянутого вечным смогом. Они показались ей гигантскими, словно летающие ящеры. Такого не может быть, думала она, глядя, как они снижаются и исчезают за погруженными во тьму ветхими зданиями.
— Вот дерьмо! Ты видела это?
— Извини, нет. Я тут была немного занята с Даной, — проворчала Алекс, и они с Ракимом погрузили тело в фургон.
— Ничего себе птицы были! Прямо орлы какие-то!
Раким изогнул бровь:
— Ты что! Это настоящие нью-йоркские голуби. Ну, все. Мы готовы ехать.
— Боже мой! — в ужасе завопил кто-то, но Лорен не поняла, откуда донесся крик, а Раким уже заводил мотор.
— Килиманджаро. Пора ехать. Ты с нами или остаешься?
— С вами. — Она захлопнула дверь и села, не глядя назад.
— Теперь мы сами с ней разберемся, — сказал ей Раким, когда они вернулись в «Ангелус».
Они с Алекс поволокли Дану во тьму страшной комнаты, а Лорен завела новое дело и положила его в ящик к Йоханнесу, чтобы он заполнил анкету. Потом она посидела с новичками в общей комнате, где шла киношка про вампиров, и сама не заметила, как задремала. Проснулась она через два часа в одиночестве; ее охватили тревога и злость на Йоханнеса за то, что он не пришел за ней.