– Неправда! – раздался голосок еще выше, еще писклявее, и звучал он с еще большего расстояния.
Охотник указала на стенные росписи пещеры.
– Это ваша работа?
Высокомерия оказалось у мальчонки столько, сколько встречается только у величайших художников и девятилетних мальчиков.
– Ага, – воинственно ответил он. – Некоторые.
– Недурно, – сказала Охотник. Мальчик уставился на нее свирепо.
– Где следующая Передвижная Ярмарка? – спросила д'Верь.
– В Белфасте, – ответил он. – Сегодня.
– Спасибо, – сказала д'Верь. – Надеюсь, ты вернешь свою кисточку. Отпусти его, Охотник.
Охотник разжала пальцы.
Мальчик не шелохнулся. Смерив ее взглядом, он скривился, показывая – и сомнений тут не было никаких, – что ее имя не произвело на него ни малейшего впечатления.
– Так это ты? Охотник?
В ответ она скромно улыбнулась с высоты своего роста. Мальчик шмыгнул носом.
– Это ты лучший телохранитель во всем Подмирье?
– Так мне говорили.
Единым движением мальчик вытянул руку, потом отдернул ее назад. И вдруг озадаченно замер и, разжав пальцы, поглядел на свою ладонь. А затем растерянно поднял глаза на Охотника. Она же раскрыла собственную ладонь, на которой лежал крохотный выкидной ножик с зазубренным лезвием, и подняла нож повыше, так, чтобы мальчику было не достать.
Он сморщил нос.
– Как тебе это удалось? – неохотно спросил он.
– Ловкость рук, – ответила Охотник.
Закрыв нож, она бросила его мальчонке, который его поймал и, даже не оглянувшись, припустил по коридору в погоню за своей кисточкой.
Течение лениво несло тело маркиза де Карабаса на восток – лицом вниз по глубокому каналу канализации.
Лондонские клоаки начинали свою жизнь как реки и ручьи, с юга и с севера впадавшие, неся с собой мусор, трупы животных и содержимое ночных горшков, в Темзу, а та – по большей части – уносила неуместные вещества в море. Эта система более или менее справлялась с отбросами, население росло, росли и его отходы, пока в 1858 году отходы жителей и промышленности Лондона в сочетании с довольно жарким летом не породили феномен, ставший в свое время известным как Великий Смрад: сама Темза превратилась в открытую клоаку. Те, кто мог покинуть Лондон, уехали; оставшиеся оборачивали лица пропитанными карболкой платками и старались не дышать через нос. Парламенту в том году пришлось раньше срока объявить о роспуске своих членов на каникулы, а в будущем году принять билль о начале строительства настоящей канализации. Построенные тогда тысячемильные каналы были сконструированы на пологом склоне с запада на восток, и приблизительно за Гринвичем насосы выкачивали отходы в дельту Темзы, откуда они попадали в море. Этот путь и совершало тело маркиза, путешествуя с запада на восток, к восходу и насосным станциям.
На высоком кирпичном уступе крысы, занятые тем, чем заняты крысы, когда на них никто не смотрит, видели, как оно проплывает.
Самая большая из них, точнее – большой, ибо это был огромный черный крысюк, что-то пропищал. Маленькая бурая крыска пискнула в ответ, а потом спрыгнула с уступа на спину маркиза и прокатилась на нем немного по каналу, принюхиваясь к волосам и камзолу, пробуя кровь на вкус, а кожу – на зуб, затем, зацепившись кое-как, опасно перегнулась, чтобы всмотреться внимательно в видимые части лица.
С головы она соскочила прямо в грязную воду, где усердно поплыла к берегу, а там взобралась на скользкий уступ.
Пробежав по балке, она присоединилась к своим товаркам.
– Белфаст? Нам что, в Ирландию нужно ехать? – недоуменно спросил Ричард.
Д'Верь проказливо улыбнулась, а когда он стал настаивать, ответила только:
– Сам увидишь.
Он сменил тактику.
– Откуда ты знаешь, что мальчишка говорил про Ярмарку правду? – спросил он.
– О таком никто из живущих внизу не лжет. Я… даже не знаю, сможем ли мы солгать об этом. – Она помедлила. – Ярмарки – особенные.
– А откуда мальчишка знает, где она?
– Кто-то еще ему сказал, – ответила Охотник. Ричард ненадолго задумался.
– А этот кто-то как узнал?
– Кто-то ему сказал, – объяснила д'Верь.
– Но…
Он все никак не мог взять в толк, кто же все-таки устанавливает время и место Ярмарки, как распространяется весть о ней… И пытался сформулировать вопрос так, чтобы он не прозвучал глупо.
– Ш-ш-ш-ш. Не знаете, случаем, когда ближайшая Ярмарка? – спросил из тьмы грудной женский голос.
Вопрошавшая вышла на свет. Тускло блеснули серебряные украшения. Волосы цвета воронова крыла уложены волосок к волоску. Она была очень бледна, и подол угольно-черного бархатного платья волочился по полу. Ричард сразу понял, что уже видел ее раньше, но ему понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить где. На своей первой Передвижной Ярмарке, вот где. В «Харродс». Она ему улыбнулась.
– Сегодня, – сказала Охотник. – Белфаст.
– Спасибо, – сказала женщина.
«У нее изумительные глаза, в жизни таких не видел, – подумал Ричард. – Цвета наперстянки».
– Значит, увидимся там, – сказала незнакомка и поглядела на Ричарда, словно обращалась к нему одному. А потом чуть застенчиво отвела взгляд.
Она сделала шаг в тень и в ней растворилась.
– Кто это был? – поинтересовался Ричард.
– Они называют себя Бархатные, – объяснила д'Верь. – Днем они спят здесь, внизу, а ночью ходят по Надмирью.
– Они опасны? – спросил Ричард.
– Все опасны, – ответила Охотник.
– Послушайте, – сказал Ричард. – Я так и не понял, как обстоит дело с Ярмарками. Кто решает, где и когда их устраивать? И как об этом узнает первый «кто-то»?
Охотник пожала плечами.
– А ты, д'Верь, не знаешь?
– Никогда не задумывалась.
Они свернули за угол. Д'Верь подняла повыше фонарь.
– Совсем неплохо, – сказала она.
– И быстро к тому же, – согласилась Охотник. Кончиком пальца она коснулась краски на стене. Краска была еще влажная.
На росписи были изображены Охотник, д'Верь и Ричард. И портреты были далеко не лестными.
В логово Златовласок черный крысюк вступил почтительно – опустив голову и прижав уши. Потом, попискивая и щелкая зубами, пополз вперед.
Лежбище себе Златовласки устроили в горе костей. Когда-то эти кости принадлежали косматому мамонту. Было это в незапамятные холодные времена, когда мохнатые громадины еще бродили по заснеженной тундре в Южной Англии с таким – по мнению Златовласок – видом, будто они здесь хозяева. Во всяком случае, этого конкретного мамонта от такого заблуждения избавили – довольно основательно и решительно – сами Златовласки.