Вино разлилось светлым теплом в груди. У меня в спальне мы целовались, обнимались и смеялись, как дети. Бекки внимательно рассмотрела мою коллекцию компактов, поставила «The Trinity Sessions» «Ковбой Джанкис» и стала тихонечко подпевать. Это было несколько часов назад, но я не помню мгновения, когда Бекки разделась. Зато я помню ее грудь – по-прежнему очень красивую, хотя уже и не такую упругую, как тогда, когда ей было двадцать, – и возбужденные темно-красные соски.
Я слегка растолстел за прошедшие годы.
Она осталась такой же стройной.
– Ты мне сделаешь языком? Там, внизу? – прошептала она, когда мы легли на кровать, и я сделал, что она просила. Ее пурпурные, ненасытные, гладкие нижние губы жадно раскрылись навстречу моему рту, ее клитор набух под моим языком, и мой мир переполнился солоноватым вкусом ее естества, я лизал ее, и сосал, и дразнил языком и покусывал зубами на протяжении, как мне казалось, бессчетных часов.
Она кончила, один раз – тело дернулось, словно в спазме – под моим языком, а потом она притянула меня к себе, лицом к лицу, и мы целовались, а потом она направила меня в себя.
– У тебя всегда был такой большой член? – спросила она. – И тогда, пятнадцать лет назад?
– Да, наверное.
– М-м-м...
Спустя какое-то время она сказала:
– Хочу, чтобы ты кончил мне в рот.
И уже очень скоро я сделал так, как она хотела.
Потом мы долго лежали – просто лежали, даже не прикасаясь друг к другу, – и она спросила, первой нарушив молчание:
– Ты меня ненавидишь?
– Нет, – ответил я сонно. – Раньше – да. Я ненавидел тебя много лет. И любил.
– А теперь?
– Нет, я тебя не ненавижу. Все прошло. Улетело в ночь, как воздушный шарик.
Я понял, что говорю правду.
Она прижалась ко мне.
– До сих пор не могу поверить, что я отпустила тебя тогда. Я не повторяю ошибки дважды. Я люблю тебя.
– Спасибо.
– Не «спасибо», дурак. Скажи: «Я тоже тебя люблю».
– Я тоже тебя люблю, – отозвался я сонным эхом и поцеловал ее в губы, все еще липкие и влажные.
Потом я заснул.
Во сне я чувствовал, как что-то шевелится у меня внутри: что-то сдвигается и изменяется. Холод камня, целая жизнь беспросветной тьмы. Что-то рвалось, что-то билось, как будто сердце ломалось на части. Мгновение предельной боли. Чернота, странность, кровь. Наверное, серый рассвет – это тоже был сон. Я открыл глаза, вырвавшись из одного сновидения, но еще не совсем просыпаясь. Моя грудь была вскрыта, темный разрез проходил от пупка до шеи, и огромная бесформенная рука, пластилиново-серая, погружалась внутрь, мне в грудь. В каменных пальцах запутался длинный черный волосок. Я наблюдал, как рука уходит в разрез на груди – так насекомое прячется в щель, когда в помещении включают свет. Я смотрел, сонно щурясь, и это было так странно, но то, как спокойно я воспринимал эту странность, лишний раз подтверждало, что это просто еще один сон, разрез у меня на груди затянулся, исчез без следа, и холодная рука сгинула навсегда. Мои глаза вновь закрылись. На меня навалилась усталость, и я сорвался обратно в умиротворяющую темноту, пропитанную ароматом сакэ.
Наверное, мне снилось что-то еще, но этих снов я не запомнил.
Я проснулся, уже по-настоящему, буквально через пару минут. Солнце светило мне прямо в лицо. Я проснулся один, рядом не было никого. Только алый цветок лежал на подушке. Сейчас я держу его в руке. Цветок похож на орхидею, хотя я не особенно разбираюсь в цветах. И еще у него странный запах: солоноватый и женский.
Наверное, его оставила Бекки, когда уходила. Пока я спал.
Уже совсем скоро мне надо будет вставать. Вставать с этой постели и продолжать жить.
Интересно, увидимся ли мы снова когда-нибудь? Я вдруг понимаю, что мне все равно. Чувствую смятую простыню под боком, чувствую, как воздух холодит мне грудь. Мне хорошо. Мне действительно хорошо.
Я вообще ничего не чувствую.
My Life
Перевод. Н. Эристави
2007
– Жизнь моя? Черт подери, не такая она штука,
О которой стоит болтать. Господи Боже,
В глотке-то как пересохло...
Выпить?
Ну, ежели ты угощаешь, а на дворе – жарища,
То – почему бы и нет? Запросто. Только – немножко.
Пивка вот – оно бы неплохо, ну и стопарик виски
выпить в жаркий денек – самое то!
Только – одна проблема:
когда я пьян, вспоминать начинаю. А вспоминать,
– понимаешь! –
не больно-то мне приятно.
Прикинь вот – моя мамаша. Баба как баба была,
Но никогда я бабой ее не видел.
Фотки до операции – видел, правда.
Она твердила – парню, мол, нужен отец.
А мой папаша, мерзавец, ее бросил.
Как только прозрел.
А как он прозрел?
Ему на башку – прикинь! – бирманский котяра свалился,
Выпрыгнул этот кошак из окошка хозяйской квартиры –
И вниз сиганул. С тридцатого, черт, этажа, –
Да прямо отцу по башке. И, заметь, шибанул его
Точнехонько в то место,
Что отвечает за зренье. Чудо – и только!..
Кот-то? А что – кот? Отделался легким испугом
И почесал по делам своим, по кошачьим.
Правду небось говорят – кошки
Приземляются
на все четыре лапы...
Ну, так я про папашу. Прозрел он, значит,
И заявляет мамаше – я, дескать, считал,
Что в жены беру не тебя, а твою сестрицу-двойняшку.
А та сестрица на мамочку вовсе была не похожа,
Но – вот ведь каприз природы! – по голосу их
Мог спутать хоть сам Господь всемогущий.
Судья дал развод без слова – закрыл на пробу глаза
И сам голоса различить не сумел!
Стало быть, из суда мой ублюдок-папаша
Вышел свободным, как ветер. Но – вот незадача!
Прямо на улице насмерть его зашиб
Сгусток дерьма, что свалился прямехонько с неба.
Болтали в народе –
Дескать, выпало это дерьмо из сортира на самолете.
Правда, анализ химический – тот показал другое:
«Фекальные массы содержат в себе элементы,
Неизвестные нашей науке».
Газеты – те прямо сказали:
Не обошлось без пришельцев!
Историю эту, понятно, тут же замяли.
Папашино тело забрали для экспериментов.
Ребята в штатском нам выдали справку.