– А именно? Каким делом он занимался?
– Да мне как-то неинтересно было… Не помню.
– Хорошо, отставим пока бизнес. Что еще о нем знаете?
– Ева влюблена была в него, а он… по нему не скажешь, насколько сильно он любил ее, вел себя, как помещик. Она понимала его с полуслова, была услужлива и покорна. Я спрашивала, неужели ей нравятся такие отношения, а Ева… виновато улыбалась и пожимала плечами. Мне кажется, она надеялась, что он когда-нибудь оценит ее, поймет, как она нужна ему, что другой такой – преданной, любящей и верной – не найдет. Мечтала о домашнем очаге, как это ни банально звучит…
– И успешно отняла очаг у моей матери, – заметил Роман.
На этот раз Альбина не разозлилась, по сути-то он прав, и его нужно понять. Да и кто хотел бы оказаться на месте матери Романа? Молодые страдают от предательства, а люди в возрасте переживают больнее, некоторые умирают, потому что им начинает казаться, что жизнь была не только обманом, но и прошла вхолостую, надеяться не на что. От безысходности люди и умирают.
– Да, отняла, – сказала Альбина. – Но она не думала, что отнимает. Никто не думает, что причиняет кому-то боль, тем более когда причиняют ее незнакомым людям. А вы любили?
– Увлекался.
– Тогда вам не понять ни Еву, ни отца.
– Ну и что Эдгар? – вернулся к теме Роман.
– Эдгар умел ценить лишь собственную персону и, как все недалекие люди, считал себя незаслуженно обойденным судьбой. Иногда я заставала Еву плачущей, объясняла ей, что люди встречаются или живут вместе, когда им хорошо вдвоем. Должно же быть и взаимное уважение. А если одна сторона поставила себя на пьедестал, а вторая распростерлась у ног, то из этого ничего путного не выйдет. В конце концов, Ева рассталась с ним, переживала…
– Трогательная история, – саркастически сказал Роман.
– Вы черствый человек, – вздохнула Альбина. – Зато когда она встретила Даниила Олеговича, ожила. Слишком очевидной была разница между ним и Эдгаром.
Роман остановил автомобиль у подъезда Альбины, однако задержал ее очередным вопросом:
– Эдгар не пытался наладить с Евой отношения?
– Не из тех он людей, которые стелются перед кем бы то ни было. Но если думаете, что пропажа Евы и похищение вашей сестры его рук дело, то ошибаетесь. Эдгар слишком любит себя, чтоб подвергнуть риску.
– Фамилию знаете?
– Ева говорила, но я не запомнила. Мне он неприятен был, хотя внешность у него завидная, я просила Еву не приходить с ним.
– Чем же неприятен он был вам?
– По-моему, я достаточно рассказала, чтобы вы могли составить о нем мнение.
– Вы с ним встречались после их разрыва?
– Несколько раз случайно, но не общались, наверное, у нас взаимная неприязнь. Все? Тогда я пойду домой, завтра у меня еще один тяжелый день.
И не выходила. И не сводила глаз с задумавшегося Романа, который будто не услышал ее, а может, забыл, что в салоне сидит пассажирка. Она открыла дверцу, одной ногой ступила на землю, затем снова повернулась к нему:
– А что вы думаете? Куда, по-вашему, делась Ева? Признаюсь, похищение звучит как-то неправдоподобно.
– Я тоже так думал. Недавно. Но теперь сам столкнулся с похищением. Главное, мы не знаем, чего они хотят, не знаем, что с Лелькой.
– Мне очень жаль. Но и вы пожалейте Еву, она спешила домой, никого не собиралась обманывать, поверьте. А до этого говорила только о вашем отце, Ева любит его, очень сильно любит.
– Эдгара любила сильно, отца любит сильно, – пробубнил Роман ворчливо, глядя в лобовое стекло. – Она очень любвеобильная.
– А вы жестокий и черствый.
– Вы это уже говорили, – улыбнулся он, взглянув на нее.
Некоторые мужчины обладают пронизывающим до костей взором, как будто прицеливаются или прицениваются. При этом вряд ли у них имеется тайный умысел, но гипнотический посыл идет настолько мощный, что невольно начинаешь ощущать себя марионеткой в их руках. Нелепо, ведь тот же Роман воображение не поражает, он обыкновенный, можно сказать, стандартный, однако… Альбина нашла самый простой выход – сбежать:
– До свидания.
Дома, несмотря на адский голод, она упала на диван и, провернув в уме диалог в машине, произнесла с чувством досады:
– Терпеть не могу таких, как этот Роман.
Труп домработницы подействовал на Даниила Олеговича, словно убойная доза алкоголя. Он был не в состоянии находиться в квартире убитой, прекрасно понимая, что ее смерть каким-то образом связана с похищением дочери и пропажей жены. Ко всем прочим неприятностям при обыске в шкафу с постельным бельем были найдены бриллиантовые серьги Евы, которые пропали из дома, а может, жена надела их, когда шла к подруге. Остальных украшений не нашли, но Даниил Олегович был уверен: все украла домработница, следовательно, она в одной банде с похитителями. Он почувствовал упадок сил, голова кружилась, кое-как на автопилоте приехал домой, въехал в гараж и мечтал принять горизонтальное положение, поспать. Казалось бы, человек в данных обстоятельствах обречен на круглосуточное бодрствование, но Даниил Олегович не железный. Трудно. Столько навалилось всего, что невозможно умом охватить, тем более сердцем, которое подскакивало до самого горла, мешая дышать. Нужен элементарный отдых.
Он очутился во дворе и внезапно застыл на месте. В кресле у плетеного стола под зонтом-грибком кто-то сидел! Света было слишком мало, падал он со стороны соседей, но Даниил Олегович определил, что это мужчина, и очень большой. Как он здесь очутился, зачем?
– Вы кто? – вымолвил Даниил Олегович, обливаясь липким и холодным потом страха.
– Присаживайся, папаша, потолкуем, – сказал незнакомец, отодвигая ногой кресло.
Даниил Олегович непроизвольно дернулся, услышав обращение «папаша». Вон кто пожаловал… Не хотел идти к нему, нет. Он его боялся, боялся за собственную жизнь, страшась той боли, с которой единственная жизнь уходит насильно. Однако ноги под воздействием повеления самостоятельно двинули к незнакомцу. Даниил Олегович присел на край кресла, но, черт возьми, лица мужчины так и не увидел – один силуэт. О, как жутко сидеть напротив человека, окутанного угрозой, и не видеть его глаз, не знать, каков он. Страх, до всех этих событий казавшийся выдумкой киношников, засел в каждой клеточке. Только сейчас Даниил Олегович понял, почему страх называют животным или безумным. Это когда ты не руководишь собой, когда не только нутро, но и тело сжалось до невиданно малых размеров, ты кажешься себе букашкой, а тот, кто сидит напротив – гигантом, способным одной левой пяткой раздавить. Страх – это когда в маленьком теле тесно душе и ощущаешь, как она трепещет внутри, хочет вырваться.
– Что ж ты делаешь, папаша? – явно с ухмылкой, чувствуя свое превосходство, заговорил незнакомец. – Мы тебе говорили, чтоб никому ни слова…