Вот и трюк с мягкой посадкой на сиденье стула, придвигаемого галантным кавалером к столу как раз в момент приземления дамы, отработан мною не очень хорошо. Я всегда боюсь, что наши с кавалером действия будут недостаточно слаженными, в результате чего либо я сяду мимо стула, либо его спинка ударит меня по пояснице, либо джентльмен уронит мгновенно потяжелевшую конструкцию себе на лакированные штиблеты.
К счастью, мы с Павлом неплохо потренировались в синхронном спорте в кровати, так что и с эксплуатацией мебели помельче проблем у нас не возникло. А льняная салфетка оказалась достаточно мягкой, чтобы я смогла без труда сформировать из нее более или менее изящный слюнявчик.
Это рукоделие заняло у меня секунд сорок, которых как раз хватило, чтобы дождаться реплики Павла. Сама-то я не успела придумать, как начать непринужденную застольную беседу после утренней постельной ссоры.
– Хочу объяснить тебе, почему я принес цветы на ту могилу, – без предисловий начал Павел, едва дождавшись, пока шустрый официант транспортирует к нам поднос со снедью и отчалит.
Я ассоциативно покосилась на цветочки, украшающие стол. Уже не в первый раз замечаю, что в Европе не разделяют наши российские предрассудки относительно четного количества цветков: в Ницце две розочки в вазочке никому, кроме меня, аппетит не портят!
– Дело в том, что одна моя родственница умерла точно так же, как эта женщина, – сказал Павел. – Она скончалась, предавшись предосудительной страсти, в объятиях своего любовника!
Ложечка, которой я закрутила водоворот в кофейной чашке, вырвалась из моих пальцев и громко звякнула. Я испытующе посмотрела на собеседника:
– Родственница?
Мужчины не всегда точно подбирают слова. Особенно если хотят не столько прояснить, сколько затуманить суть своих речей. Как справедливо заметил О. Генри, «все мы кузены по Адаму и Еве», так что уклончивым и невинным словом «родственница» Павел запросто мог назвать какую-нибудь четвероюродную сестрицу из числа своих близких подруг. А в таком случае мне было бы очень интересно узнать имя героя-любовника, заморившего своей безудержной страстью ту «родственницу»! Да уж не сам ли Павел?
– Очень близкая родственница, – ответил он. – Моя старшая сестра! Эва. Я ее очень любил.
Я моментально рассталась с подозрениями:
– Прости, мне очень жаль…
– Это было давно, – сказал он.
Мы немного помолчали. Я рассеянно раскрошила булочку на тарелке. С аппетитом припасть к завтраку после такого признания было как-то неловко.
– Эва была такая нежная, ласковая, кроткая, доверчивая! Не красавица, но такая милая! – глядя в пустоту за моим плечом, Павел с болью в голосе вспоминал сестру. – Этот негодяй околдовал ее, вскружил голову, лишил бедняжку разума, а потом и жизни! Но никто не знал об их связи, и никто ее не остановил!
Я кашлянула: крошка попала в горло и застряла в нем вместе с невысказанными словами. Мне-то казалось, что взрослая женщина, какой была старшая сестрица Павла, сама могла решать, вступать ли ей с кем-то в интимную связь. По-моему, в такие вопросы даже очень любящие братья активно вмешиваться не должны!
Если бы Павел смотрел на меня, он увидел бы на моем лице неодобрение. Но он уставился на раскидистый фикус в углу, а тому наши человеческие страсти были безразличны, так что Павел продолжил объяснять:
– Ты понимаешь, когда я прочитал в газетах о смерти этой несчастной, то сразу вспомнил нашу Эву! И это ей, а не той незнакомой бедняжке я принес букет белых роз.
– Понимаю.
Я сочувственно вздохнула и потянулась, чтобы погладить Павла по руке. Он повернул ее ладонью вверх и удержал мои пальцы:
– Но что ты говорила о цветах, рассыпанных у отеля? Я ничего такого не делал!
– Это были не цветы, а только лепестки роз, – ответила я. – Ярко-красные, цвета крови. Кто-то рассыпал их на мостовой перед входом в «Ла Фонтен» ранним утром. Мсье Серж – владелец отеля – думает, что это сделала какая-нибудь экзальтированная читательница бульварной прессы. Психованная дамочка из тех, что слишком бурно реагируют на душераздирающие истории «из реальной жизни».
– Или же это сделал он.
– Кто? – Я не поняла. – Сам мсье Серж? Да зачем это ему?
– Он! – Павел наконец посмотрел мне прямо в глаза. – Ее любовник!
– Аполлон?
– Дурацкое прозвище! – Павел рассердился. – Абсолютно неуместное! Аполлон в греческой мифологии – животворящий солнечный бог, а этот негодяй, мерзавец, подонок коварно и расчетливо убивает прелестных доверчивых женщин!
– А ты не преувеличиваешь? – мягко спросила я.
Несогласное восклицание Павла заглушил телефонный звонок. Взглянув на входящий номер, я извинилась перед собеседником и ответила на вызов.
– Анна! – Против обыкновения, голос Семена Аркадьевича был очень сердитым.
Я мгновенно отметила это, как и то, что он не назвал меня фамильярно-дурашливым именем Анхен, и напряглась.
– Это что, злая шутка? Дурацкий розыгрыш с использованием фотошопа?
– Один момент! – попросила я, поспешно выбираясь из-за стола.
На ходу послала виноватую улыбку Павлу и торопливо вышла на улицу.
Несмотря на довольно ранний час, там уже было людно и шумно: на караванную тропу успели выйти организованные стада туристов. К счастью, я заранее присмотрела поблизости укромную гавань.
У соседнего с моим отелем здания, похожего на музей, бог знает сколько лет сидит абсолютно чуждая уличной суеты каменная фигура неизвестного мне господина в складчатом одеянии. В уголке между его длинномерными коленками и парапетом лестницы образовалась тихая заводь. Я спряталась там от всего мира и сосредоточилась на голосе в трубке.
– Анна, отвечай немедленно! Я задал тебе вопрос! – дико свирепел Семен Аркадьевич.
– Нет, сначала ты мне ответь! – заупрямилась я. – Что именно ты называешь дурацким розыгрышем?
– Разумеется, фотографию, которую ты мне прислала! – фыркнул Семен Аркадьевич.
– Ага, – веско и мрачно обронила я.
– Что – ага? Что – ага?! – продолжал яриться мой обычно добрый друг. – Зачем ты это сделала? У тебя случился приступ нездорового веселья в духе черного юмора? А ты не подумала, как отреагирует на такой фотомонтаж бедняжка Тамара, попадись он ей на глаза? Да я сам едва не поседел, рассмотрев твой шедевр!
Друг мой, похоже, и сам неудачно острил: поседеть Семену Аркадьевичу никак не грозило, ибо он давно уже облысел. Однако я даже не усмехнулась – не до веселья мне было:
– Семен! Перестань орать и послушай меня! Никакой это не фотомонтаж!
– То есть? – после паузы недоверчиво буркнул мой собеседник.
– То есть это реальная фотография одной покойницы, которую вчера похоронили на местном кладбище!