– Что тут стряслось? – спросил он.
– Напал на меня… – выговорил Батон. – Ножом бил… А я картошкой…
Больше он не в состоянии был говорить, но Вадик все и так понял. Осмотрел изрезанный пакет, затем спросил:
– Попал в тебя? Ты ранен?
– Я? Нет… кажется.
– Ну, вставай, помогу тебе домой дойти. – Батон с трудом поднялся, опираясь на опера, добрался до двери квартиры. – Ты запомнил его?
– Я смотрел… на нож только…
– А ведь он попал в тебя.
Батон мельком бросил взгляд на себя, рубашка и правда была в крови, но он махнул рукой:
– Мелочи. Чего он ко мне прибодался?
– Слышь, я поеду, доложу начальству, а ты пока не выходи из дома, ладно? Я сам скажу, когда можно будет выйти. И вот, держи мобилу, в случае чего – звони.
– Я ж не умею… – поднял на него жалостливые глаза Батон. – Куда тут нажимать?
Вадим объяснил, потребовал, чтоб Батон повторил комбинации с кнопками, посоветовал записать, в какой последовательности нажимать, а также приказал никому не открывать дверь. Вообще никому, даже знакомым. Тот покивал и скрылся в квартире.
– Я сказал: нет! – рявкнул Валерий Иванович. – Ты хоть немного соображаешь? Ну хоть чуть-чуть? Ладно бы пацан это говорил, но взрослый человек… Чего тебе не хватает? У тебя прекрасная работа, и денег тебе платят достаточно…
– Ты действительно не понимаешь или прикидываешься? – оставался спокойным Никита. – Я предложил два варианта…
– Знаешь, я жил без старухиных бриллиантов и проживу еще.
– Ты не жил, а прозябал, это разные вещи. Я тебе предлагаю жизнь! Настоящую, полную. Не в этой забытой богом стране, а в любом уголке мира. Хочешь – на острове, который омывают прозрачные волны океана, где в лагуне всегда покой, где песок золотой и крупный, а солнце круглый год. А хочешь – поселись в мегаполисе, занимайся тем, чем и сейчас занимаешься, но уже не добывая деньги на бензин и пропитание, а получая от работы удовольствие. Здесь это недостижимая мечта. Здесь человек обречен пахать до глубокой старости на государство, пока не выдохнется, а государство его потом оставит подыхать без помощи. Время не поворачивается вспять, впереди старость, болезни, затем смерть. Тогда стариком ты оглянешься назад и задашь себе вопрос: а что было в моей жизни ценного, интересного, прекрасного? И поймешь – ничего. Кроме вечной погони за уровнем, который не стоил тех усилий, что ты затратил.
– Браво! – вяло произнес Валерий, так же вяло захлопав в ладоши. – Блестящая речь. А другой отдых тебе не видится? Сырая камера, решетки на окнах, редкие посылки от родственников, которые тут же делят сокамерники?
– Я уверен, до этого дело не дойдет.
– Завидная уверенность.
– Понимаешь, Валера, богатство само в руки не приходит. Его берут. Посмотри на наших олигархов – они были смелы, брали уверенно, не считаясь ни с чем и ни с кем, шли по головам. Я уважаю их, потому что только так действуют умные, смелые люди. А подавляющее большинство – шушера. Да, бесполезная шушера, жалкое подобие людей. Эти лишь ноют, почему-то решив, что кто-то обязан проявлять о них заботу, кормить их, лечить. Они живут прошлым, и по сути это живые мертвецы. Лично я их за людей-то не считаю, мне их не жаль. А когда они подыхают, в мире становится свободней. Мы с тобой принадлежим к средней прослойке, потому что достигли некоторых успехов. Но относительно чего нас можно считать успешными? Вот вопрос! – Никита торжествующе поднял указательный палец вверх. – Относительно западного середняка мы достойны занять место внизу, то есть среди шушеры. Далась тебе какая-то старуха с ее семейством! Она – ноль, шушера, одной ногой в могиле стоит…
– В данном случае я забочусь не о ней, а о себе. Я не хочу за решетку.
– И я не хочу. Мы все сделаем и в тот же день улетим отсюда.
– Без меня.
– А все же подумай. Задумайся хотя бы над перспективами. Что тебя ждет здесь? Так что думай, но времени у тебя мало. А я, со своей стороны… Я гарантирую успех.
Шел девятый час вечера, Казимир Лаврентьевич оставил гореть настольную лампу, которая должна была подсказать пришельцу, что он в мастерской. Сам сел в кресло за стол, положил на колени пистолет и смотрел на дверь. Он испытывал судьбу, да. Но эта встреча должна стать для него моментом истины.
Прошел еще час. Казимир Лаврентьевич сидел на своем законном месте и терпеливо ждал. В этом кресле он провел практически всю жизнь. Сейчас существуют кресла великолепного дизайна, на колесиках, с удобными сиденьями, но ему только в этом кресле работалось с вдохновением, в нем удобно. На данный момент кресло казалось и самым безопасным местом на земле, как дзот во время войны.
Казимир Лаврентьевич предусмотрительно оставил открытыми двери обоих входов в мастерскую. Дверь, ведущая в ювелирный салон, закрывается со стороны магазина, она сейфовая, ее только взорвать можно, да и сигнализация сработает. Все самое ценное из своего сейфа он перенес в сейф магазина. Итак, он ждал, иногда поглядывая на часы.
Теперь, когда Казимир Лаврентьевич был во всеоружии, он испытывал внутренний подъем, потому что намеревался заставить пришельца играть по своим правилам. Пистолет покоился на коленях. Кнопка вызова подведена к столу, стоит протянуть руку – и пришельцу не уйти. Старый ювелир приготовил еще одну вещь, которую надежно замаскировал, пришелец о ней не догадается. Приготовил и колье.
Без пяти минут десять вечера раздался звонок мобильника, отчего Казимир Лаврентьевич содрогнулся. Звонил сын.
– Ты в мастерской теперь будешь жить? – спросил он.
– У меня работа. Срочная, – отрезал Казимир Лаврентьевич, отключился от связи и похолодел…
Черт возьми, он так мощно подготовился к встрече психологически, а шаги, осторожные шаги в коридоре, заставили дрожать – все равно оказались неожиданными. Учащенно забилось сердце, но Казимир Лаврентьевич глубоко вдохнул воздуха, выпрямил спину.
Ручка на двери повернулась… И вдруг Казимир Лаврентьевич осознал свою глупость, граничащую с детским капризом. Ведь если сейчас войдет воплощение Алголя, все хитрости полетят к черту, и Казимиру Лаврентьевичу настанет конец. Мечта, проклятая мечта подчинила его. Но времени на раскаяние и на отступление уже не было.
Дверь, издав скрип, приоткрылась…
Казимир Лаврентьевич собрался с духом, преодолевая животный страх, положил одну руку на пистолет и крикнул:
– Входите!
Пауза. Наверное, пришелец огорошен, услышав неожиданное приглашение. «Что он там думает? – гадал Казимир Лаврентьевич. – Боится засады? Может, хочет уйти?» Странно, пять минут назад он жаждал увидеться с ним, но теперь, когда встречи не избежать, стало страшно. А назад дороги нет. Нет ее, и все!
Пауза затягивалась, и Казимир Лаврентьевич повторил: