Вдруг он властно приказал:
– Танцуйте!
Молодая особа завертелась на месте, развела руки в стороны, затем свела их над головой, перегнула корпус назад. Изящные движения вызвали негромкие восклицания восторга, некоторые гости зааплодировали, но маг резким жестом приказал всем – не мешать. А он действительно возымел некоторую власть над публикой, которая явно жаждала оказаться одураченной.
– Говорите! – приказал маг.
– Ах, как чудесно цветут маки! – восторженно залепетала девица. – Какое огромное поле! Мне иногда так хочется полетать, хочется увидеть с высоты все то, что находится на земле.
– Вы летите, – сказал он.
– Ха-ха-ха… – звонко рассмеялась девица, раскинув руки. – Лечу! О боже, неужели это правда? Я – птица? Немножко страшно, но… я лечу! И мне никто не нужен…
– Возвращайтесь к нам, – бесстрастно произнес маг.
Девушка опустила руки, через минуту она смущенно улыбалась, вопросительно посматривая на зрителей, которые легонько аплодировали и ненавязчиво бросали комплименты магрибинцу. Он остался глух к похвалам, взмахнул краем плаща и обернул им кисть своей руки, которую с поклоном предложил девушке:
– Мадемуазель, позвольте вас проводить к вашему месту?
– Да какой же это магрибинец? – недоумевала Марго. – Он прекрасно говорит по-русски.
– Маргарита Аристарховна, вы слишком строги, – умилялась хозяйка, глядя с обожанием на волшебника.
А Марго заподозрила, что салон графини Шембек заполонили очередные шарлатаны, наловчившиеся недурно показывать фокусы. Маг вернулся на середину зала, и отчего-то наступила тишина, хотя на сей раз виновник всеобщего внимания не сделал ни одного жеста, призывая гостей к безмолвию. Немногочисленная публика ждала, какие прочие развлечения имелись у него в арсенале.
– Господа, – громко сказал тот, – кто еще желает испытать себя?
Желающих не нашлось, и это было вполне разумно. Ведь стоит только вообразить, как очутитесь вы во власти незнакомого человека и с языка вашего нечаянно сорвутся сокровенные мысли при большом скоплении людей, и испытать себя никому не заблагорассудится. Однако один смельчак все-таки нашелся:
– Я желаю!
По зале прошел невнятный ропот, когда Виктóр подошел к магрибинцу. Действо обещало стать интересным, так как князь слыл человеком доброжелательным, но замкнутым – вдруг он в чем-то проговорится о себе?
– Князь Дубровин, – представился Виктóр.
– Прошу вас, ваша светлость, – указал жестом на кресло маг.
Виктóр сел, закинул ногу на ногу, переплел пальцы рук, обхватив ими колено, и вопросительно, с едва уловимым вызовом, уставился на мага. Марго догадалась, что племянник крестного надумал позабавиться и развлечь публику, а в чудеса магнетизма он явно не верит – по нему видно. Да и она не понимала, чему тут удивляются все эти господа? Медиумы и колдуны, дающие публичные сеансы, ободрали уже всю Европу своими выступлениями и теперь алчно накинулись на Россию, в каждом более или менее приличном городке театральные тумбы сплошь заклеены их безвкусными афишами. Главное – как «продать» себя. Этот «магрибинец» умен, потому что он нашел лазейку в высший свет, где готовы заплатить за удовольствие немалые деньги.
– Должен просить вас, ваша светлость, переменить позу, – сказал магрибинец без особого низкопоклонства. – Нынешнее положение тела вашего помешает вам же, вы можете упасть, когда заснете.
Князь Виктóр усмехнулся и изволил сесть посвободнее, но подпер кулаком скулу, поставив локоть на подлокотник.
– Смотрите на мою ладонь и доверьтесь мне.
Ну да! Судя по виду Виктóра (а его поза и выражение лица были весьма красноречивыми), о доверии не могло идти и речи. Марго внимательно следила за ними обоими, закусив нижнюю губу и забыв обо всем на свете, не мешала ей даже гадкая музыка – самой Марго ведь тоже не хватало развлечений в этом скучном и замкнутом мирке.
– Слушайте мой голос, – проговорил маг, делая пассы свободной рукой. – Здесь никого нет, лишь я и вы. Сейчас я начну считать…
Рассматривая его, Марго отметила про себя, что Амалия Августовна права: в этом молодом мужчине наличествовало нечто таинственное, колдовское, завораживающее. Но обычно маги и медиумы, практикующие сеансы на публике, старательно создавали образы злодеев, будто они были посланы на землю самим Сатаной с миссией – ввергнуть человечество в ужас. И они настолько старались, что их усилия сводились к нулю, вместо трепета они вызывали смех. Нынешний маг не рисовался, не пыжился, не казался смешным, он был увлечен экспериментом, как увлекается игрой ребенок.
– Встаньте, – приказал он Виктóру.
– Зачем? – неожиданно спросил тот.
По гостиной прокатился сдавленный смешок, свидетели провала мага быстро забыли, что минуту назад они же восхищались его безупречной работой. А тот нисколько не озаботился неудачей, что и подтвердили его слова:
– Господа, прошу прощения, но сеанс окончен.
– Как! Почему? – раздались недовольные голоса.
– Попробуйте еще раз, – снисходительно предложил ему Виктóр.
– Не стоит, – отказался маг. – Вы, ваша светлость, сопротивляетесь, а я не хотел бы проявить насилие по отношению к кому бы то ни было и к вам в частности.
Снова раздался ропот, но уже – недовольства. Чувствуя назревающий скандал, ввиду обманутых ожиданий публики, со своего места вспорхнула графиня Шембек, хвост ее платья зашуршал по паркету, она вышла на середину залы к магу и князю, подняла руку, призывая гостей к соблюдению тишины…
Зыбину открыла прислужница, когда он представился полностью, но сначала она выглянула в окошко и посмотрела на него.
– Хозяйка дома? – спросил он, снимая шинель.
– Дома-с, – ответила девушка, принимая картуз и шинель.
– Позволь, а ты не та самая служанка, что вместе с хозяйкой видела господина Загурского… опосля того, как его похоронили?
– Нет-нет, не та. Прежняя в больнице для бедных лежит, говорят, очень она плоха, с нею немота приключилась. Прошу вас, сударь.
Квартира куртизанки Переделовой была небольшой, но занимала она два этажа – внизу имелись подсобные помещения и кухня, вверху – жилые комнаты. Сама Переделова оказалась весьма аппетитной молодой особой, одетой не хуже господ, явно знающей манеры и обхождение. Даже строгий и относившийся предвзято к подобным женщинам Зыбин не без восторга подметил про себя: «Пожалуй, слишком она хороша, чтоб Загурскому себя отдать». О, эти брови, раскинувшие черные крылья над глазами… О, глаза, манящие густой синевой… А губы? Губы, навевающие воспоминания о сладких поцелуях… Но! Сладости вкушают лишь в юности, в семейной жизни их заменяют обязанности, а в старости… уж ничего тебя не тешит. Однако Зыбин заворковал, глядя на ее кругленькую да гладенькую шею, вырез на груди, плечи (ну, трудно было глаза отвести от такой красоты!):