– Ну, какой, какой?!
– Глупый. Глупый ты, Митяй. Разве можно так? Ты же только шагать научился, а уже бежать хочешь!
– Хочу. Я все хочу, все сразу.
– Так не бывает, – улыбнулась Ольга.
– Бывает. – Митяй остановился и посмотрел ей в глаза. – Вот я живой остался, на ногах стою и… ты рядом.
Ольга отвела взгляд.
Как же она устала…
Устала спасать. Жалеть. Улыбаться через силу. И особенно – врать.
– Не болтай, – сказала она, стараясь, чтобы слова прозвучали мягко. – У нас мало времени. Нам с тобой еще вон до того конца коридора дойти надо, а потом обратно. Шагай, Митяй, шагай…
Они дошли до Жоржика, развернулись – это было самым сложным всегда, – и Митяй едва не упал. Ольга подхватила его и еле удержала, крепко прижав к себе.
– Я люблю тебя… – выдохнул Митяй ей в лицо отчаянные слова. – Люблю…
Мимо в этот момент проходила Люда, услышала, и Ольга заметила, как кровь отлила от ее лица.
– Шагай, Митяй, шагай…
Они двинулись в обратную сторону. А Люда…
…Она бы все отдала, чтобы сейчас оказаться на месте Ольги, чтобы ей, а не Ольге Митяй прошептал «люблю тебя», чтобы ради нее начал ходить, чтобы…
Навстречу шел врач, и ни к чему ему было видеть ее дрожащие губы и налившиеся слезами глаза.
Люда развернулась и побежала вниз по лестнице.
Ольга села в машину, оглянулась на серое здание госпиталя и решила – все, больше она сюда не приедет.
Митяй уже не отвернется к стенке и не умрет. Механизм самосохранения запущен, а когда что-то запущено, то идет по накатанной и ни за что не остановится. Толчок к желанию жить она дала, а дальше… Если ее присутствие Митяй сочтет необходимым для дальнейшего поддержания своего здоровья и жизни, то это уже будет шантаж.
Она слишком резко рванула с места, слишком быстро вошла в поворот и едва не вылетела на перекресток под красный…
Чтобы успокоить нервы, Ольга припарковалась у обочины и набрала рабочий номер Грозовского.
– Черт! Ольга! – заорал Дима, будто ждал этого звонка как манны небесной. – Я до тебя никак не могу дозвониться!
– Да у меня тут столько всякого разного на голову свалилось. Ладно, лень рассказывать… Слушай, там Надежды возле тебя нет? А то я тоже до нее не могу дозвониться. Мобильник не отвечает, дома вас все время нет, а в агентстве…
– Надя пропала. – Голос был не Димкин. Или Димкин, но как будто его измучили температура и боль.
– Как пропала? Что значит пропала?! – не поняла Ольга.
– А вот то и значит. Пропала. Вот уже дней десять как. – Грозовский закашлялся, и это опять вроде был не Димка – он не умел так натужно кашлять и так вздыхать в трубку.
– О, господи! Я тут, как назло, совсем из жизни выпала со своими делами. Погоди… – До Ольги вдруг только сейчас дошел истинный смысл Димкиных слов и то, что мог означать его сиплый голос. Сердце заколотилось. – А ты… ты звонил… ну, куда обычно звонят в таких случаях…
Господи, что она говорит?!
К Наде это не может иметь никакого отношения.
– Звонил, – вздохнул он. – И в больницы, если ты это имеешь в виду, и… в морги. Нет ее нигде! – Последние слова он выкрикнул.
– Ну, хоть это слава богу, – отлегло у нее от сердца. И тут же осенила догадка. – Слушай, вы поссорились? Ну, конечно! Димка, вы в очередной раз поссорились, и Надя взбрыкнула. С тобой же без этого нельзя… – Она рассмеялась. – Ерунда. Найдется. Странно, конечно, что она мне не звонит. Вот только это, пожалуй, и странно. Сколько, ты говоришь, ее нет?
Вместо того чтобы ответить на этот вопрос, Грозовский отчужденно сказал про какие-то деньги. Будто вместе с Надеждой пропали двадцать тысяч евро – нет, это не он так считает, в агентстве так думают…
– Что?! – возмутилась Ольга. – Какие еще деньги?! Чушь! Какая подлая чушь! Никогда, слышишь, никогда я в эту мерзость не поверю!
Она нажала отбой и бросила трубку на пассажирское сиденье.
Ну, такого она от Димки не ожидала. Мало ли кто что говорит, он повторять вслух эту гадость не имеет права.
Ольга включила зажигание и опять слишком резко вывернула на проезжую часть, едва не зацепив несущуюся с мигалкой «Скорую помощь».
– Да погоди ты! – орал Грозовский в телефонную трубку, отвечающую короткими гудками. – А я что? Я, что ли, в эту мерзость верю?!
Он швырнул трубку рабочего телефона в угол, пробежался от стола к двери и обратно и шибанул кулаком в стеклянные дверцы шкафа. Стекло взорвалось и осколками осыпалось на пол.
– Где она?! Где?! – заорал Дима. – Надька!
Дверь открылась, на пороге возникла Дарья.
Она посмотрела на него – опять как-то странно – будто он был компьютером с зависшей программой, перезагрузка не помогала, и ничего с этим сделать нельзя.
На помойку такой компьютер. И программу туда же. Дарья развернулась и ушла.
Дима с удивлением посмотрел на свою окровавленную руку.
Откуда кровь?! И почему ему не больно?..
* * *
Наде казалось, что она пробыла без сознания сутки. Оказалось – пару минут.
Очнулась она на старом диване, застеленном клетчатым пледом, под головой – несвежая подушка, пахнущая дешевым шампунем.
«Если б не Димка-маленький, можно было бы помереть», – тоскливо подумала она.
– Ну, напугала ты нас, – улыбнулся Паша, сидевший на краю дивана со стаканом воды. – Как себя чувствуешь?
– Нормально. – Надя села и огляделась.
Комната была из «семидесятых» – советская стенка, потертый ковер на полу, хрусталь в серванте, портрет Сталина на стене, в правом углу – икона…
Совсем рядом – икона и Сталин. И не понять, кому молятся в этом доме. А ей и без разницы.
В комнату вошла краснолицая тетка, окинула ее оценивающим взглядом, словно прикидывая, чего ждать от этой гостьи.
– Слава богу, очухалась… Анна Степановна я. – Тетка тяжело вздохнула, словно поняв, что ничего хорошего от Нади ждать не придется.
– Мама моя, – пояснил Паша.
«Ясное дело, что не жена», – с раздражением подумала Надя и тоже представилась:
– Надежда.
– Знаю, – махнула рукой мамаша. – Живи пока здесь, раз податься некуда. Что ж мы, не люди…
– Мне на работу надо, – подскочил Паша. – А вы тут хозяйничайте!
Он с особым удовольствием произнес это слово – «хозяйничайте».
Паша ушел. Анна Степановна накормила Надю щами, приговаривая «вот бедолага» и не пытаясь выяснить, отчего же она «бедолага».