– Подождите, – остановил её Славка, – когда я уходил из гостиной в первый вечер, вы во сне пробормотали: у кого зелёный дракон, тот и убил. Что это значило?
– Я такое пробормотала? – выпучила глаза Ида Григорьевна.
– Очень отчётливо.
Ида захохотала.
– Тогда это вылезли на свет из подсознания мои подозрения. Три года назад я подарила Пашке на день рождения курорт на Сейшелах, который назывался «Зелёный дракон». Курорт приносил хороший доход и пользовался большой популярностью. Но Пашка, балбес, его, извините, просрал. Из него бизнесмен, как из меня Дженнифер Лопес. Он взял в долю какого-то знакомца-шалопая и тот постоянного его дурил, скрывая доходы и прибыль. У меня всё время крутилась в голове мысль, что Пашку грохнул тот, кто управлял «Зелёным драконом»! А кто он, Пашка даже под пытками мне не признавался. Кто это был, Горазон?!
– Никто, – буркнул Горазон сверху. – Никто меня не дурил, старая грымза!
– Во! – радостно указала фужером на акацию Ида Григорьевна. – Я ж говорю!
– Вот тебе и знаменитая дедукция! – удивлённо покачал головой Славка. – Три дракона – татуировка, игуана, курорт! – и никак между собой не связаны. – А ещё говорят – детали и логика! Совпадения, блин, правят миром. Сов-па-дения!! – Он всё же чокнулся с Идой Григорьевной шампанским, но пить не стал, отставил фужер подальше. Чёрт его знает, как пил этот Горазон, и была ли у него зависимость от спиртного…
Марья Вольфрамовна осуждающе глянула на акацию и с аппетитом принялась за голубцы, щедро приправленные соусом из авокадо.
«Мой выход, – подумал Пашка. – Сейчас должен быть мой выход! Вот они – благодарные зрители, вот он я – злодей и гений одновременно. Я сыграю им Гамлета и они поймут, что мне можно многое простить. Почти всё простить… Пусть сын гордится, а остальные трепещут от моего таланта!
– Гамлет! – выкрикнул из кустов Пашка и погасил свет.
– О, господи, – вздохнула Ида Григорьевна. – Поесть не даёт. Щас играть будет, засранец! Самоутверждаться.
Марья Вольфрамовна немедленно прекратила есть, выпрямила спину и захлопала в ладоши. Она уважала искусство в любых его проявлениях.
Славка с Лидией, переглянувшись, поддержали её аплодисменты громкими хлопками в ладоши.
– Быть, иль не быть?! – взвыл Пашка и завис над столом в многозначительной позе.
– Вот в чём вопрос, – подмигнул ему Фрадкин, не переставая грызть куриную ножку.
– Заткнись, – тюкнул его по темечку «Гамлет». – Вот в чём вопрос! – выкрикнул он, вложив в эти слова весь трепет души своей. – Что благороднее: сносить… сносить… – Пашка вдруг понял, что не помнит великих слов. В голове крутились реплики из боевиков…
– Удары неистовой судьбы! – шёпотом подсказала Марья Вольфрамовна.
– Удары истинной стрельбы, – пробормотал Пашка, потеряв тонус и обвиснув членами. – Иль… иль против…
– Моря! – снова шепнула директриса, молитвенно сложив на груди руки.
– Или дам по харе, и против всех невзгод вооружусь крупнокалиберной фигнёй… – Пашка закрыл лицо руками, словно испугавшись, что в него полетят гнилые помидоры и тухлые яйца.
А, может, он и не знал никогда этого монолога?! Может, никогда не мечтал сыграть Гамлета?!
– Дурень, – вздохнула старуха. – Такую рухлядь на свет божий вытащил! Да этот Хамлет старше меня! Кто его помнит? Кому он нужен? А, ну-ка, забабахай нам Ромку Колбасу из «Грязной любви»!
– Быть, иль не быть? – горестно спросил Пашка у тёмного неба, понимая, что монолог Колбасы из двести второй серии у него от зубов отскочит, но Марье Вольфрамовне его не понять. – Быть, иль не быть?! Быть, иль не быть?!!! – взвыл он, отпуская свою мечту о великой роли на волю вольную.
– Помогите!!! – нарушил его личную трагедию вопль Ксюни, которая неслась со стороны дома. – Ой, что делается-то! Что делается!
– Что делается? – строго спросила старуха.
– Две плохие новости, – присела в книксене Ксюня. – Там… репетиторша вешается, а алкашка в пруду топится. Прям не знаю, кого спасать…
– Они же только что винегрет трескали! – удивилась старуха.
– Уже суицидом занялись! Это на полный-то желудок… – Ксюня всплеснула руками. – Могли бы хоть продукты сэкономить, злыдни! Я одна не могу их спасать! Я что, спасатель, что ли? У меня дел по горло: кухня, приборка, ворота открой-закрой, траву подстриги, лампочки вкрути…
– Фрадкин, окажите психологическую помощь дамам, сводящим счёты с жизнью, – распорядилась Ида Григорьевна.
– Я могу помочь! – подскочила Марья Вольфрамовна.– Я знаю как!
– Отлично, – согласилась старуха.
Фрадкин отложил куриную ножку и с видимым удовольствием подал директрисе руку. Директриса зарделась, уцепилась за его локоть и женственно засеменила сбоку.
– Вы, правда, увлекаетесь психологией? – с придыханием спросила она.
– Я увлекаюсь жизнью, мадам!
– Как это тонко!
– Это единственно верное увлечение. Хотите присоединиться?!
– Вот те и Хамлет! – подняла глаза на Пашку старуха. – А хочешь, действительно сыграть хорошую роль?
– Какую? – без интереса спросил Горазон. – Какого-нибудь Валета Дырявого, Слона Обдолбанного? Спасибо.
– Роль судьи, Пашка. Тебя же убили? Значит, ты вправе судить того, кто лишил тебя жизни. Что будем делать с Волгиной и Родимцевой, когда вытащим их из петли и болота?
– Быть, иль не быть… – прошептал Пашка, понимая, что не может он никого судить.
– Судью на мыло! – заорала старуха. – Хочешь, я их в плов покрошу? Хочешь, на кол посажу? Или, по-простому, в милицию сдать? – прищурилась Ида.
– Простить, – сказал Пашка, плюхаясь в центр стола, прямо в блюдо с обглоданным поросёнком. – Простить! Я плохо жил – не любил, не страдал! Не воспитывал сына! И бог свернул мне за это шею. Какая разница, чьими руками?!
– Ладно, я этих дур в монастырь устрою. Пусть молятся от зари до зари. А вот Архангельских нельзя в монастырь, плохо будет монастырю. Пусть уж они в хоккей играют за честь своего клуба, а, Пашка?
– Пусть.
– Помогите!!! – опять откуда-то прибежала Ксюня. – Помогите, блин…
– И тебя в монастырь устрою, – проворчала старуха. – Будешь монашек веселить. Что ещё, горе луковое?
– Две новости средней паршивости, – сделала книксен Ксюня. – Первая – Крис надел немецкую каску, пробитую советской пулей, и взял билет в Кузбасс. Говорит, он уголь теперь добывать будет. Вторая – наконец-то приехали Ребровы и Диканские. С подарками! Они решили, что вас свадьба, Ида Григорьевна!
– Прям не знаю, что и сказать, – развела руками старуха. – Это всё к Фрадкину.
– Бедный Фрадкин! – вздохнула Ксюня.