— Беззубика, — опять поправил его Иккинг. — Папа, именно об этом я тебе и твержу. Я подслушал их разговор и думаю, что они явились к нам не просто так…
— Их разговор?! — взревел Стоик, — Что значит — РАЗГОВОР?! Как ты сумел понять этих Римлян?!
— Сумел, — признался Иккинг, — Понимаешь, Старый Сморчок немного научил меня латыни…
— Латыни? ЛАТЫНИ?! — взорвался Стоик и грохнул кулаком по столу с такой силой, что устрицы на тарелке подскочили в воздух и сделали двойной кульбит. — Мой сын, мой единственный сын говорит по-латыни!
Он с трудом удерживал себя в руках,
— Хулиганы не должны, повторяю, НЕ ДОЛЖНЫ говорить на латыни! Чему тебя только учили на уроках Устрашения Чужаков? Когда Хулиган встречает Чужака, он должен орать на него громко и неторопливо. Это единственный язык, который понимают Чужаки. С драконами Хулиганы тоже не говорят. И не пишут про них книжек. Ты слишком много времени проводишь, кропая книжки о драконах, и совсем не готовишься стать Вождем!
С этими словами Стоик Обширный вырвал из рук сына половинку книги «Как разговаривать по-драконьи» и швырнул ее в огонь. Иккинг ахнул. В этой книге было собрано всё, что он успел узнать о драконах. Как же он будет разговаривать с драконами без нее?
Стоик ушел, оглушительно топая ногами.
Как только отец скрылся из виду, Иккинг, обжигая пальцы, вытащил книгу из огня. К счастью, она была еще сырая и не успела вспыхнуть, только края чуть-чуть обуглились.
Той ночью, впервые за много-много недель, Иккинг лег спать без Беззубика. Маленький дракон всегда сопел и вертелся, но был теплым, как грелка. А теперь Иккинг лежал без сна почти до самого утра, дрожа под тонким одеялом. Руки и ноги были как ледышки на Северном полюсе, уши трепетали на холодном сквозняке. Наконец под утро он погрузился в лихорадочный сон, и ему чудилось, будто ночные драконы, ветер и волки воют хором: «Ты потерял Беззуууууууубика! Навсегда потерял! Потерял Беззууууууубика! Потерял навсегда, навсегда, навсегдаааааа!»
Далеко-предалеко от острова Олух, в зловещем Римском городе Форт Жестокус, была темница, спрятанная так глубоко, что туда не проникал дневной свет, и так далеко, что даже боги забыли о ее существовании.
Беззубик, всегда боявшийся темноты и замкнутого пространства, лежал в кромешной темноте, в клетке такой тесной, что трудно было даже ворочаться.
Он плакал.
— П-п-помогите, — тихонько всхлипывал несчастный Беззубик, хотя прекрасно знал — никто его не услышит.
— П-п-по-помогите!
Иккинг проснулся ни свет ни заря. Ему снился чудесный сон о том, как он щекочется с Беззубиком, и проснулся он смеясь. На миг все показалось таким же, как прежде, он совсем забыл, что Беззубика больше нет, протянул руку — и нащупал лишь холодную, сырую вмятину на матраце там, где раньше, бывало, лежал дракончик. Горе нахлынуло на Иккинга с новой силой. Он съежился под одеялом, отчаянно стуча зубами, и долго набирался храбрости прежде чем встать и натянуть на себя вчерашнюю одежду, еще сырую и соленую. Постепенно он понял, что его разбудило. Кто-то пел, очень тоненько и тихо, слегка гнусаво — так завывает ветер в раковинах каури; но в этой песне чувствовалась затаенная угроза.
Песня была вот какая:
ПЕСНЯ МИКРОДРАКОНА (пока он слизывает с себя мед)
О мерзкий толстяк, ты хотел меня слопать,
Ты, гнусная отрыжка прожорливой плоти,
Как хочу я тебя уничтожить,
Но не могу.
Ты еще раскаешься, зловонный чурбан,
Раскаешься средь черной ночной тишины.
У меня есть друзья.
Они навеют тебе кошмары.
Их когти исколют тебе кожу до дыр,
Ты будешь чесаться и не уснешь.
О бездонный живот с пустой головой,
Никогда не уснешь.
О пузырь с жиром, ты хотел меня слопать,
Ты уродливей битой медузы.
Как хочу я тебя уничтожить,
Но не могу.
Я буду ждать, злобный мешок с костями,
Буду ждать, затаившись в углу, как злой рок.
У меня есть друзья.
Они вползут к тебе в гроб,
Где ты лежишь, ожидая тихого смертного сна,
И мы сожрем тебя, о гадкий обрубок человечьего мяса,
Мы тебя сожрем
Но откуда же слышалось это пение?
Наконец до Иккинга дошло, что звук исходит из недр его куртки, которую он носил накануне, а на ночь повесил сушиться на стул у камина.
И тогда он вспомнил про спасенного микродракона, которого сунул в карман, посадив на его место Электрошокера.
Приготовившись к холоду, Иккинг выскочил из кровати, быстро натянул штаны и приблизился к куртке. Осторожно сунул руку в карман, но тотчас же, вскрикнув, вытащил ее обратно. Внутри, в липкой теплой кашице из меда, сидел микродракон, и этот малыш пребольно укусил его за палец.
Иккинг сунул палец в рот (так всегда следует поступать, если вас укусит микродракон, — чтобы вытащить жало). Микродракон же, всю ночь счищавший с тела липкий мед, выбрался из кармана, немного попорхал по комнате и наконец уселся на подоконник.
Зверек оказался симпатичным. Величиной не больше кузнечика, блестящий и коричневато-красный с черными крапинками. Лучи утреннего солнышка просачивались через его тонкие, как паутинка, крылышки и усеивали комнату красными и черными бликами.
При всём при этом крошечный дракончик держался крайне высокомерно и даже несколько чванно. Иккинг спросил:
— Ты кто такой?
— Kак кто?! — возмущенно пропищал крохотунчик. — Я — Центр Вселенной!
Иккинг с любопытством рассматривал нахального зверька.