— Договорились. Большое спасибо!
— О, пока еще рано нас благодарить, — загадочно рассмеялась Офелия.
Я повесила трубку и отправилась за Джимом; он клянчил лакомства у доброго хозяина кафе и его маленькой дочки. Я на ужасном французском из разговорника извинилась за свою собаку.
— А почему девочка называла тебя «уа-уа»? — спросила я, когда мы шли к стоянке такси.
— Не «уа-уа», a ouah-ouah. Это значит «гав-гав», то есть «собачка». Я ей понравился. Я всем нравлюсь, кроме тебя. Знаешь, у французов есть такое выражение: avoir du chien. Это означает «привлекательный человек, сексуальный, с изюминкой», что само собой разумеется, потому что буквально это означает «человек, у которого есть собака». Что ты на это скажешь?
— Скажу, что лучше тебе держать язык за зубами. Никаких разговоров в такси или при Офелии и Пердите. Они не слишком жалуют демонов и им подобных.
— А мне показалось, что одна из них — помощница Венецианца.
— Так оно и есть, — ответила я и в ужасе замерла перед стойкой с газетами, затем поволокла Джима к такси.
— Эй! Мы что, на пожар торопимся? Ты меня задушишь!
— Тсс! Тебя кто-нибудь услышит! — Я резко остановилась и, наклонившись к уху Джима, зашипела: — В газете моя фотография из паспорта! Прямо на первой странице!
— О-о-о, круто! Давай купим одну для моего альбома с вырезками.
— У тебя нет никакого альбома, и мы не будем покупать газету. Пошли. Чем скорее я уберусь с этой улицы, тем лучше.
Вскоре мы добрались до нужного дома на улице Понтье, которая, к моему удивлению, оказалась совсем рядом с Елисейскими Полями и самыми шикарными магазинами. Квартира сестер располагалась двумя этажами выше неслыханно дорогой булочной. Мы позвонили в домофон, нас впустили, и, поднявшись на лифте, мы вошли в квартиру, при виде которой я чуть не уронила челюсть на пол. Меня поразило пристрастие Амели к современной мебели и искусству, но при виде апартаментов Офелии и Пердиты, заставленных роскошной антикварной мебелью эпохи Людовика XIV, я просто потеряла дар речи. Дорогой паркет был устлан прекрасными персидскими коврами, два кресла в стиле барокко, обтянутые розовым шелком с кремовой вышивкой, стояли рядом с таким же диваном, гигантский камин из коричневого мрамора занимал полстены. Я не знала, куда смотреть — то ли на потолок с затейливой лепниной, украшенный огромной фреской в стиле рококо, то ли на музейные гобелены, которыми были затянуты стены. Все здесь было великолепным, элегантным и совершенно не походило на жилище языческих колдуний-виккан.
— Какая у вас прекрасная квартира, — выдохнула я, пытаясь смотреть во все стороны одновременно.
Я со своим пластиковым пакетом и демоном чувствовала себя здесь каким-то бомжом.
— Ну, такой у нас дом, — пожала плечами Офелия. — Пойдем, я покажу тебе твою спальню. Надеюсь, ты не против переночевать в нашей рабочей комнате.
— Конечно не против, — сказала я.
Я буквально выпучила глаза, когда она задержалась, чтобы показать мне ванную, облицованную кафелем с замечательными восточными узорами. Затем мы оказались в светлой комнате, отделанной в желтых и зеленых тонах с цветочными мотивами. На полу лежал ковер ручной работы, кровать была застлана покрывалом с таким же узором; похожей тканью было обито кресло у окна, занавешенного тюлем и все теми же желто-зелеными шторами с цветами. У дальней стены виднелся высокий книжный шкаф; в нем стояло довольно много книг и несколько стеклянных сосудов, вроде тех, что я видела у Амели; я решила, что там содержатся колдовские травы и тому подобное. В шкафу я также заметила различные свечи, набор ароматических масел, пару кубков, три колокольчика различных размеров и несколько предметов из слоновой кости, назначение которых мне было неизвестно. Я принялась рассматривать комнату. Это была женская комната, светлая, уютная, и я еще больше почувствовала себя чужой здесь.
— Я не знаю, как отблагодарить вас за доброту, надеюсь, я не задержусь здесь дольше, чем на день, самое большее — на два. Мне нужно… э-э-э… провести один ритуал, если вы не возражаете.
— Ну, ты же Страж, — с понимающей улыбкой заметила Офелия. — Мы бы удивились, если бы ты, напротив, не собиралась заниматься своим ремеслом. О нет, сегодня это невозможно!
— Невозможно? — Я бросила суровый взгляд в сторону Джима, обнюхивавшего шкаф.
— Да, ведь комната еще не очищена.
Я осмотрелась. Здесь было гораздо чище, чем у меня дома, в Сиэтле, гораздо чище. Казалось, пыль не осмеливалась садиться в этой квартире.
— Да?
— Да, правда. Мы не можем позволить тебе работать в неочищенной комнате.
— Ага, — произнесла я, догадавшись, что очищение — какой-то викканский ритуал. — Но я не буду проводить никаких магических действий, как вы с Пердитой, поэтому очищение не обязательно…
— Обязательно, — твердо заявила Офелия, подошла к кровати и вытряхнула из пакета мою одежду. Затем расправила платья и принялась развешивать их в изысканно украшенном гардеробе из розового дерева, продолжая говорить: — Мы ни за что не простим себе, если какая-нибудь отрицательная энергия, оставшаяся в этой комнате, помешает тебе провести свой ритуал. Пердита очистит ее сегодня вечером, когда Лунная Богиня озарит нас своим светом.
Я сдалась. У меня не было выбора. Мне следовало вести себя очень осторожно, потому что я собиралась вызывать демона у них дома, а у меня было чувство, что они не слишком этому обрадуются. Но выбора не было. Я думала провести ритуал, пока Пердита (и, как я надеялась, Офелия) уйдет в «Черное и белое», но, очевидно, Бафамалу предстояло подождать до завтра.
Пердита вернулась из магазина, и я почувствовала себя очень неудобно, потому что у меня осталось совсем мало денег и заплатить за еду было нечем. Затем они с Офелией уселись, чтобы выслушать мою историю. Я рассказала им о том, как обнаружила тело Венецианца, заверила их, что не убивала его, но о Дрейке вообще не стала упоминать. Я доверяла Офелии и Пердите так же, как и Амели, но, помня предательство Дрейка, я пришла к выводу, что не слишком хорошо разбираюсь в людях. Я решила, что лучше не втягивать сестер в свои проблемы.
— Он получил по заслугам, — заявила Пердита, когда я закончила свой рассказ.
Я уставилась на нее, удивленная чувством, с которым были произнесены эти слова. Она сказала это почти с торжеством. Должно быть, Пердита заметила выражение моего лица, потому что с легкомысленной усмешкой добавила:
— Звучит ужасно, правда? Но дело в том, что он не был, скажем так, приятным человеком. Он не раз поддавался своим инстинктам и пользовался темными силами, чтобы получить желаемое. О да, кинжал в сердце — справедливое возмездие для него и ему подобных.
— Перди, по-моему, это немного слишком. Никто не заслуживает того, чтобы его убили, — мягко упрекдула сестру Офелия. Затем кивнула в мою сторону. — Ты забыла, что именно наша гостья обнаружила тело Венецианца. Я уверена, что Эшлинг не хочется вспоминать эту кошмарную сцену.