Закончив дело, я отослал всех, оставив только Мишку. Его ментальная атака оборотня пробить не могла.
Как только все отошли достаточно далеко, я отпустил тварь.
Маххаим забился, как пришпиленная муха. По чудовищному телу волнами прокатывались изменения: удлинялись и сокращались конечности, нарастали и опадали мышцы, шкура стремительно покрывалась шерстью – и через полминуты вновь становилась голой. Превращения морды-лица вообще описать было невозможно.
Словом, оборотень показал себя во всей красе. Вернее, во всей мерзости. Волны безумной ярости, вспышки Тьмы (если можно так выразиться), ментальные выбросы, мощные, но хаотические…
Чудовищная пляска на бронзовых гвоздях длилась почти четверть часа. За это время состояние твари постепенно смещалось от ярости и безумной агрессии к слабости, страху и вполне осознанному пониманию собственной беспомощности. Разъять кости Маххаим оказалось не под силу.
Когда я увидел, что оборотень принимает человекоподобную ипостась, то понял, что пациент готов в диалогу. Тварь признала мою силу и инстинктивно приняла форму, более близкую к моей – и менее пригодную к драке.
Но расслабляться не следовало. Дай монстру шанс – и он меня тут же прикончит. Ментальная сила твари осталась при ней. Пропусти я удар в фехтовальном поединке разумов – и тварь преспокойно велит мне вложить голову ей в пасть.
– Хочешь, чтобы я оставил тебя в живых? – осведомился я, останавливаясь на безопасной дистанции, то есть примерно в метре от дерева.
Тварь хотела. Очень хотела.
Я ощутил этот могучий всплеск раньше, чем она открыла зубастый ротик и сообщила:
– Тебе не спастись, чужой! Убирайся туда, откуда пришел!
Неправильный ответ.
– От чужого слышу!
Интуиция не подвела. Попал. Рожа у монстра перекосилась, поперек лба пролегли морщины. Это он так задумался.
– Бог создал Землю, – произнес я негромко. – Эту – тоже. И еще он создал людей. По образу и подобию. Чтобы жили на Земле. А ты, насколько я вижу, не человек. Ну и кто ты?
– Я – Маххаим.
Этакое значимое слово. Врожденное величие и безграничное превосходство. Нечто, происходящее непосредственно от Владыки мира. Что-то вроде этого. Что подразумевала тварь под «Владыкой мира» я не ведал. И ведать не хотел. Не стошнило бы.
Еще я почувствовал, что оборотень больше не боится. Этакое мудрое спокойствие с оттенком злорадства и предвкушения. Решил, сволочь, что, пока я тут треплю языком на темы теологии и космогонии, время потихоньку уходит. А где-то вне моего восприятия зубастые сородичи пленника наверняка уже учуяли, что с ним не всё замечательно, и седлают своих еще более зубастых «лошадок»?
Нет, тут другое. Я поразмыслил немного, «пощупал» эмоциональный фон твари – и пришел в выводу, что поганец больше не боится смерти. Не верит, что я его прикончу. Почему? Да потому, что эгоцентричен, сволочь, до крайности. Знает, что я уже порубал немало его собратьев, но в собственную смерть все равно не верит. Как же! Он ведь такой особенный! Весь мир существует вокруг него. А без него… Такой мир и представить невозможно!
Полезная информация. На будущее. Если все твари придерживаются сходного мировоззрения. Но в данном конкретном случае – всё плохо. Тварь считает себя столь великой ценностью, что уже не верит в то, что я захочу ее добить. Я сам поддержал Маххаим в этой уверенности, вступив в теологический диспут.
Нет, в таком состоянии его не расколоть. «Внутрь» он меня не пустит и никакой полезной информации не даст. Сначала надо его сломать. Вопрос – как?
В свое время меня учили: чтобы поразить сильного противника, следует использовать эффект двойной неожиданности. Продемонстрировать слабость, отвлечь – и нанести сокрушающий удар.
Я дал твари время успокоиться, закапсулировать хрящами пробившие конечности гвоздики и настроиться на культурный ученый диспут, каковой не предполагает втыкание в брюхо острых предметов. Затем задал вопрос, который давно меня интересовал.
Тронув острием шашки космы шерсти у твари в паху, я поинтересовался:
– А скажи-ка мне, высшее существо, куда ты дело свои гениталии?
Оборотень заурчал. Очень ему мой вопрос понравился. Почуял, сволочь, мой подлинный интерес – и расслабился.
Выдал длинную сентенцию, которую один из моих наставников, Пророк Севастьян Худых, свел бы к фразе: «Кто о чём, а вшивый – о бане».
Устроил даже маленькое шоу, выпустив наружу нечто вроде хоботка. Насмехаться изволил. Облил, понимаешь, презрением всю человеческую породу. Потом снизошел. Принял высокомерный вид (насколько это возможно в его положении) и начал длинную лекцию на тему несовершенства человеческой породы…
То есть это он полагал, что лекция будет длинной. Меня, само собой, интересовало, как эти твари совокупляются. Но главным образом – с точки зрения численности их популяции. Кроме того, я знал, что Маххаим с самого начала вознамерился утаить что-то главное, так что… Так что лицом я изобразил вдумчивое внимание, а правой рукой спокойненько воткнул шашку оборотню в живот.
Боль оборотни воспринимают куда спокойнее, чем люди. Но все же воспринимают.
Внезапность удара вывела моего собеседника из равновесия. Не ожидал он. И не успел понять, что меч в животе – это как удар пяткой по татами. Способ отвлечь внимание.
Получилось отменно. Оборотень взвыл и отвлекся, а я нанес настоящий удар. На другом уровне. Вник прямо в середку клубящейся Тьмы.
И Тьма пропустила меня в себя.
Совсем неглубоко. Все-таки у нас разная природа. Вода и нефть не способны смешаться. Но сквозь узкую щелочку я кое-что увидел. Оборотную сторону Света. Другую вселенную. А между ними бритвенное лезвие Грани, на которой балансирует Душа. Грань, на которой не бывает тайн, и загадка Исхода так же ясна, как восход солнца. Но человеческий разум не в силах принять все тайны Создания, потому воплощенное не может коснуться вечности, не потеряв себя.
И я, Мастер Исхода Владимир Воронцов, непременно сошел бы с ума.
Если бы мой ум, мое самосознание (тяжелый, инертный груз – в этом трижды бесплотном мире) не остались далеко позади. Там, на границе клубящейся Тьмы – дыхания Иномирия, проникающего сквозь разрыв ткани Бытия.
Острое наслаждение и панический страх пронзили меня одновременно. Но страх оказался сильнее и выдернул меня из бесконечного мига Вечности.
Мой судорожный вздох был похож на вскрик. Приход был настолько силен, что я едва устоял на ногах. Что-то во мне рвалось наружу. Нет, не наружу – туда! Страх по-прежнему удерживал меня на краю бездны, но поселившееся во мне безумие было не слабее. Не хватало самой малости…
Так, балансируя на грани Бытия и Вечности, я прозрел смерть Пророка Шу Дама. Я прозрел ее в вялой и послушной памяти распятой на бронзовых гвоздях твари.