Я увидел чужого, беспомощно бьющегося в тисках чуждой силы. Я ощутил его боль – и она была мне сладостна. Я ощутил его бессилие и страдание. Я нырнул внутрь него и увидел его собственный мир, чуждый, противоестественный и еще более удивительный, чем этот…
Я, Маххаим, понял, что не властен над чужим, и боль его мне так же чужда и непонятна, как мир, из которого он пришел. Спасибо тебе, Могучий и Мудрый, что подарил мне жизнь и счастье! Подарил мне власть над чужим, подарил мне его боль, его страдание, которые есть моя радость и моя сила.
…Шу Дам страдал и умирал с каждым из своих последователей. Но ничего не мог сделать. Его Сила, его Дар были так слабы, что не могли защитить людей от ментальной атаки проклятых тварей. Со времени Исхода прошло так много времени, а Пророк Шу Дам все еще не мог принять Высшее. Бог не слышал его. Шу Дам не обрел свой Дар. Он не восстановился!
Слушающие Центральной Сибири ошиблись. Пророк не пытался уйти в Исход. То, что они приняли за желание уйти, была последняя отчаянная попытка Пророка дотянуться до Истока. Наверное, даже из ада можно воззвать к Богу. Но услышит ли Он?
Шу Дам услышан не был.
Но Бог жил в сердце Пророка, потому и Маххаим были не в силах подчинить его. Душа Шу Дама была чиста и совершенна. В ней не было бреши, в которую может проникнуть Зло.
Поэтому твари просто разорвали его на куски.
Я посмотрел вниз и увидел расширенные, слепые, будто обожженные светом глаза оборотня. Его голова лежала у меня под ногами. Я и сам не понял, когда снес твари башку.
Я опустился на землю, переводя дух.
Мне было больно и обидно. Боль была не моя. Это была боль погибшего Пророка. Сейчас она постепенно утихала, растворялась… Прошлого не изменить.
А вот обида была моя. На самого себя.
Ловили, приколачивали…
И вот передо мной на дереве висит очередной труп.
Но выбора не оставалось.
Честь и Слава Пророку Шу Даму. Даже в посмертии он сумел показать мне, как укрываться от мощи Маххаим. И пусть для Пророка это «укрытие» было прекрасным дворцом, а для меня всего лишь крохотной норкой, но в ней тоже можно было спрятаться от созданий иного мира. Это было так же просто, как задернуть портьеру. Солнце – самая могучая сила для любой из Земель. Но – легкое движение руки – и его свет больше не слепит тебя.
И еще: теперь я знал, почему уходящим требуется безграничная Вера или беззаветная Любовь.
Чтобы уйти, уходящий должен отказаться от себя. Хотя бы на мгновение.
Но и это не всё. Теперь я точно знал, что Маххаим тоже чужие на этой Земле. Их собственный мир был совсем другим.
Но вопросов по-прежнему было больше, чем ответов.
Как Маххаим оказались здесь?
Не может ли так случиться, что эти твари проникнут и дальше: в наши миры, на другие Земли?
И что случится тогда?
Сможет ли мой мир противостоять им?
Что если, убивая Одаренных, они прибавляют в Силе так же, как это происходит со мной, когда я убиваю их?
Что это за Сила и откуда она берется во мне, если даже настоящий Пророк не смог принять Высшее на этой Земле?
Мне было страшно. За себя. За мою родную Центральную Сибирь. За все человечество. Я не знал, что мне делать. Убивать Маххаим? Да, это было бы замечательно. Я жаждал мести. За убитого Пророка. За Ванду. За всех погибших колонистов. И еще потому, что убивать Маххаим было так сладостно, так… Я знал это чувство. И тот, кому я только что снес башку, тоже его познал. Когда убивал Пророка…
Что если убивая тварей, я сам становлюсь тварью?
А может, все наоборот? Я убиваю – и сгусток Тьмы развеивается. И мир становится чище. Тварям тут не место. Я – тряпка, которая стирает черную копоть с загаженного зеркала Мироздания. М-да… Не совсем удачное сравнение. Стирающая копоть тряпка не становится чище.
Как бы то ни было, одно мне совершенно очевидно: в этом мире битва Добра и Зла происходит не в душах людей, как на иных Землях. Здесь Зло конкретно и материально. И обладает разумом. И у этого Зла есть свой бог. И этот бог (судя по тому, что я уловил в сознании твари) может быть опасен…
Явернулся в городишко в препаршивом настроении. Грубо проигнорировал желание аборигенов со мной пообщаться. Ввалился в хижину, которую освободили для меня «десятиноги», выгнал расположившуюся на стропиле Марфу, завалился на лежанку и предался мрачным мыслям.
Вывел меня из этого непродуктивного состояния Говорков.
– Вот! – Очень довольный Михал Михалыч втолкнул в хижину двух девчонок. – Злата и Матрёна. Наши!
Девчонки – одна светленькая, другая темненькая, обе миловидные, хрупкие и чем-то похожие. Ага, понятно чем. Глазки испуганные, на личиках – готовность и преданность.
Мне полагалось радоваться. Бурно. Но я почему-то не обрадовался.
Мои мысли были там, у дерева, на котором висел труп Маххаим.
Должно быть, на моей физиономии что-то такое отразилось, потому что девушки враз посмурнели, испуганно стрельнули глазками в сторону Михаила.
Тот вник в мое состояние – эмпат все-таки.
– Проблемы, Володя? Не вышло с Маххаим?
– Вышло, – проворчал я. – Только боком. Хреновые дела, Мишаня. Как бы тебе объяснить… Твари эти, как я и предполагал, – не от нашего мира.
– Бесы, что ли? – угадал Михал Михалыч.
– Вроде того. И я понятия не имею, как они сюда попали. Но вполне допускаю, что твари могут проскочить на любую из Земель. Хоть к нам, в Центральную Сибирь, хоть на Землю-Исходную…
– Ну и пусть себе проскакивают, – спокойно ответил Говорков. – Уж там их встретят, не сомневайся! Здесь ты один – Одаренный, а в Центральной Сибири вас – сотни. И оружие нормальное, не эти недоделанные рогатки, – он встряхнул прицепленным к поясу пращным ремнем.
Здравая мысль. Но она почему-то не пришла мне в голову. Интересно, почему?
– Не всё так просто, Мишаня. Кабы они были просто иной расой, способной к превращениям и активной телепатии, тогда ты был бы прав. Но тут что-то еще… Как-то они вплетены в ткань Мироздания. И Высшее… Высшее здесь не такое, как на других Землях. Скажи мне, Михал Михалыч, а ваш Пророк, Шу Дам… Он никого не убивал?
– Нет, ты что! – замотал головой Михал Михалыч. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому спрашиваю, Михал Михалыч, что если все идет как должно, то через два года после Исхода любой Пророк почти полностью восстанавливает свою Силу и связь с Высшим. А Шу Дам не восстановился.
– Почему ты так думаешь? – Говорков нахмурился. Ему не нравилось то, что я говорил о Шу Даме. Естественно. Ведь для меня Шу Дам был одним из Пророков. А для Михал Михалыча Шу Дам был не «одним из», а тем самым, единственным.