Лотти и Марк не уставали восхищаться размерами и вкусом персиков, винограда, груш и слив из оранжереи, расположенной в имении маркиза.
Все это привозили в таких количествах, что кухонные шкафчики Ровены, которые раньше чаще всего пустовали, теперь ломились от джемов, соусов и компотов, которые приходилось делать им с миссис Хансон, чтобы фрукты и овощи не успевали портиться.
Миссис Хансон быстро забыла свое негодование по поводу того, что в доме появился лишний рот, когда из Свейнлинг-парка прислали кухарку, чтобы помогать ей, и теперь она не только готовила, но также мыла полы в кухне.
И только Ровену по-прежнему сердило то, что маркиз буквально завоевал их дом.
Его лакей и кухарка прибывали с утра, привозя с собой в ландо новые запасы продуктов, и уезжали поздно вечером.
Мистер Эшберн, секретарь маркиза, также появлялся в доме доктора каждый день и, уезжая, непременно спрашивал Ровену, что еще требуется для обеспечения комфорта его светлости.
Поскольку секретарь также излучал чувство собственного превосходства и явно считал дом сельского доктора неподходящим местом для своего хозяина, Ровена с трудом удерживалась от заявления, что ей нужно только одно — чтобы маркиза поскорее перевезли в его собственный дом.
Девушка прекрасно знала, что этого не допустят ни ее отец, ни светило медицинской науки из Лондона.
Она понимала также, что даже после отъезда маркиза будет не так просто вернуться к нормальной обыденной жизни.
«Он испортит детей, позволив им хоть мимолетно прикоснуться к роскошной жизни, заставит их ненавидеть то скромное существование, которое придется вести им потом», — подумала она.
Вот и теперь Ровене ужасно хотелось сделать дырочку в воздушном шарике самодовольства маркиза.
— Я думала, — сказала она, — что его светлость найдет себе какое-нибудь более активное занятие, чем копание в пыльных пергаментах в поисках упоминаний о том, кто из его предков и когда произвел на свет сына, чтобы продолжить свой род.
— Не я один увлекаюсь генеалогией, — с улыбкой произнес маркиз. — Юлий Цезарь, например, хвастался тем, что ведет свой род от Энея, который, как вы, безусловно, помните, был не только героем Троянской войны, но и сыном Афродиты.
— Вы собираетесь убедить меня в том, что Афродита существовала на самом деле? — с иронией поинтересовалась Ровена.
— Мне кажется, что вы и Гермиона — живые доказательства этого факта, — с усмешкой произнес маркиз.
— Я хочу узнать побольше о генеалогии. Расскажите о ней, милорд, — попросила Гермиона. — Если вы находите ее такой интересной, значит, так оно и есть.
— Спасибо. — Маркиз дружелюбно улыбнулся девочке.
Ровена нисколько не сомневалась, что он решил выполнить просьбу младшей сестры только для того, чтобы позлить старшую. Он стал рассказывать о том, что генеалогия началась с эпических поэм Гомера и северных саг и даже имела значение для греческой истории в пятом веке.
— А на чем все это записывали и можем ли мы теперь прочитать эти хроники? — с любопытством спрашивала Гермиона.
— Сначала использовали папирус, а позже — пергамент, — с удовольствием пустился в объяснения маркиз, воодушевленный интересом девочки. Жрецы в Египте хранили триста сорок пять деревянных статуэток, каждая из которых изображала родоначальника определенной династии.
— Должно быть, это было забавно, — воскликнула Гермиона. — Мне бы хотелось иметь статуэтки всех членов нашей семьи. Но их было бы немного. А вот у вас их, наверное, сотни.
— Скорее тысячи, — самодовольно произнес маркиз. — И, конечно же, генеалогию изучали римляне, чтобы показать разницу между патрициями и плебсом.
— К которым принадлежим мы, — резко вставила Ровена, раздраженная всем этим разговором. — Наступило время вашего отдыха, милорд. Иди же, Гермиона, ты прекрасно знаешь, что должна накрывать на стол.
— Как только что-нибудь заинтересует меня, все время приходится идти и делать что-то скучное, — обиженно воскликнула Гермиона. — Я уверена, что для моих мозгов куда полезнее послушать рассказ его светлости, чем считать, сколько чашек и блюдец поставить на стол.
Однако Гермиона привыкла повиноваться во всем старшей сестре. Но, прежде чем выйти из комнаты, девочка взглянула через плечо на маркиза и сказала:
— Мне хотелось бы услышать о вашем увлечении гораздо больше, милорд. И взглянуть на родословное древо вашей семьи.
— Обязательно покажу его тебе, — пообещал маркиз.
Ровена закрыла ставни, чтобы солнечный свет не беспокоил маркиза.
— Очень жаль, что вас не заинтересовало мое любимое занятие, — сказал он.
— Это не совсем так, — ответила Ровена, отворачиваясь от окна и подходя к постели больного.
— Тогда в чем же собственно дело? — поинтересовался он.
— Я знаю, что вы стараетесь сделать нам добро, милорд, и ценю все, что вы дали нам с момента появления здесь. — Ровена сделала паузу, тщательно подбирая слова. — Но я не хочу, чтобы вы подружились с детьми настолько, что им будет слишком не хватать вас, когда вы покинете этот дом, который наверняка покажется им после этого чудовищно скучным местом.
— Думаю, вы мне льстите, — сказал маркиз.
— Не собираюсь делать ничего подобного, — отрезала Ровена, — Я просто слишком хорошо понимаю, что, в то время как все мы не имеем в вашей жизни никакого значения, вы начинаете оказывать сильное влияние на нашу. — Тихо вздохнув, Ровена продолжала: — Марк не может говорить ни о чем, кроме ваших лошадей. Ваш конюший позволил ему покататься на них. И как, по-вашему, он будет чувствовать себя потом, когда в его распоряжении окажется только старый Доббин, на котором можно покататься лишь в те редкие часы, когда отец не ездит на нем к своим пациентам?
— Мисс Ровена, неужели вы не согласны, что для мальчика в возрасте Марка вполне естественно интересоваться лошадьми?
— Интересоваться — да! Но быть одержимым — нет! Особенно такими лошадьми, которых ему вряд ли еще доведется когда-нибудь увидеть, не говоря уже о том, чтобы поездить на них, — резко возразила Ровена.
Маркиз ничего не ответил, и девушка продолжала:
— Гермиона, как вы знаете, считает вас самым привлекательным, самым восхитительным мужчиной на свете. Если вы станете ее стандартом настоящего мужчины, разве сможет бедная девочка удовольствоваться простым скромным юношей, за которого ей предстоит выйти замуж через несколько лет в нашей тихой деревушке?
— Вы снова льстите мне, — улыбнулся маркиз.
— Я думаю не о вас, — заверила его Ровена. — Вы вскоре покинете этот дом и вернетесь к жизни, которая далека от нас, как небо от земли. — Маркиз нетерпеливо заерзал, собираясь что-то возразить, но не стал перебивать девушку. — Вне всяких сомнений, через пару недель после возвращения домой вы забудете о самом факте нашего существования и никогда даже мимоходом не вспомните о нас. Но я боюсь… Я очень боюсь, что в этом доме вы произвели на всех неизгладимое впечатление.