Но потом Мена почти не разбирала вкуса предлагаемых ей блюд.
У нее так долго не было такого собеседника, с которым можно было бы поделиться своими размышлениями!
Ответы Линдона были остроумными и забавными.
Они много смеялись, и беседа то и дело перескакивала с одной темы на другую, еще более интересную для обоих собеседников, чем предыдущая.
Когда обед был закончен, они все еще продолжали сидеть за столом.
Наконец Мена скрепя сердце сказала:
— Мне… полагаю… пора подумать о возвращении.
— Не стоит торопиться. Вы ведь знаете, что сегодня вечером в замке большой прием и они допоздна будут играть в карты и танцевать.
— Танцевать? — воскликнула Мена.
— Я слышал, что в бальной зале будет играть небольшой оркестр герцога.
Мена с трудом удержалась от высказывания, что Алоиз будет в полном восторге от танцев.
Линдон, должно быть, читал ее мысли, потому что он сказал:
— Боюсь, что я не смогу предложить вам танцы!
Мена рассмеялась:
— Как будто я могла бы желать чего-нибудь… еще… более, находясь здесь в вашем восхитительном и таком совершенном, уютном маленьком доме… словно из ожившей сказки или явившемся из сновидений.
Воцарилась тишина. Наконец Линдон произнес:
— Интересно, сколько женщин, если перед ними встанет вопрос, где жить — в огромном замке или в таком скромном по размерам доме, как этот, — будут сомневаться в своем выборе?
— Думаю, что на самом деле их ответ будет зависеть от того, с кем они собираются жить, — сказала Мена. — Если с тем, кого они любят, то не имеет значения, будет дом большим или маленьким.
— Интересно, вы действительно полагаете, что все обстоит именно так? — живо отреагировал Линдон, и в голосе его прозвучали нотки цинизма.
— Конечно, именно так! — ответила Мена. — И я знаю, что скорее предпочла бы жить в маленьком доме, чем потерять человека, которого я люблю!
Ей показалось, что Линдон посмотрел на нее слегка озадаченно, и тогда она пояснила:
— Помню, как-то мой отец рассказывал мне, что всякий раз, когда они с матерью оказывались на званых вечерах, где она пользовалась успехом, он спешил уйти домой пораньше, потому что боялся ее потерять.
— Так ваша мать была красива! — отметил Линдон. — И конечно, вы похожи на нее.
— М-м… госпожа Мэнсфорд в таких случаях обычно говорит, что, по верованиям древних греков, красивые дети появляются на свет не у тех родителей, которые отличаются физической красотой, а у тех, чьи мысли и чувства прекрасны.
Она задумалась, интересно ли все это Линдону, но продолжила:
— Древние греки украшали помещения, где женщины рожали и ожидали родов, прекрасными статуями, и лорд Мэнсфорд объяснял, что жительницы Древней Греции верили, будто с самого начала беременности чувства и мысли женщин влияли не только на внешность детей, но и на их характер.
— Мне нравится эта идея, — сказал Линдон, — и я уверен, что ваши дети, когда они у вас будут, унаследуют ваше очарование.
Голос его звучал настолько проникновенно, что Мена вспыхнула от смущения.
Она встала из-за стола со словами:
— Пожалуйста, покажите мне остальную часть дома, прежде чем я уйду, иначе меня потом все время будет мучить любопытство.
— Вы так уверены, что никогда не попадете сюда снова? — спросил Линдон, поднимаясь из-за стола вслед за ней.
— Мы уезжаем в понедельник.
Девушка направилась к выходу, и он растворил дверь, пропуская ее вперед.
Небольшая резная дубовая лестница напоминала лестницу в их доме, только была значительно уже.
Он подал ей руку. Поднявшись, она увидела, что на втором этаже находились три спальни.
В самой большой, той, что принадлежала хозяину, стояла деревянная кровать времен королевы Елизаветы, с четырех сторон украшенная гербами и вся покрытая искусной резьбой.
У Мены вырвался крик восхищения:
— Как жаль, что… лорд Мэнсфорд не может увидеть такое великолепие. У него в доме есть похожая кровать, но здесь такая бесподобная резьба!
И в этой спальне на втором этаже было окно в форме арки, со стеклами в алмазных гранях, выходившее в сад.
В двух других комнатах окна были самые обыкновенные — с узкими створками; в меблировке комнат тоже не было ничего необычного. В каждой стоял комод или трюмо, если и не доподлинно елизаветинских времен, то выполненные в стиле того времени, так что они в точности соответствовали дому, словно были сделаны специально для него.
Когда они спускались обратно в гостиную, Мена сказала:
— Большое спасибо, что показали мне ваш… небольшой, но полный очарования дом. Он совершенен, как может быть совершенна только миниатюра, и так же изящен, как она.
— Я надеялся, что именно так вы и скажете, — обрадовался хозяин. — А теперь мне бы хотелось показать вам вот этот гобелен, после чего я провожу вас.
Старинный гобелен покрывал всю стену в гостиной. На нем была изображена сцена средневековой свадьбы.
— Где вы смогли найти такое чудо? — поразилась Мена.
— В Египте — самом неожиданном месте из всех возможных! — ответил Линдон. — Мне сказали, что гобелен попал туда во время египетского похода Наполеона. Думаю, если, конечно, меня не обманули, его тогда же или в другое время украли у французов, всегда интересовавшихся раскопками пирамид.
— Мне так хочется услышать ваш рассказ о Египте и пирамидах, — сказала Мена, — но… сейчас я должна… мне пора возвращаться.
— Тогда сопровождающие вас дуэньи отвезут нас в замок, — Линдон улыбнулся, — и вы сможете поведать им, что я вел себя предельно корректно по отношению к своей даме!
Мена рассмеялась и взглянула на него. Выражение его глаз заставило ее замереть. Она догадалась, о чем он подумал; она поняла, чего он хотел.
Смутившись от своих догадок, она быстро повернулась и направилась к двери.
Дверь была открыта, и она вышла в холл.
— Подождите одну минуту, я выведу лошадей, — сказал Линдон.
Он вышел из дома, оставив Мену одну. Солнце садилось, и в доме становилось темно и неуютно.
Тем не менее она ощущала, будто дом все еще притягивает ее, не желая выпускать из своих объятий.
«Вместе с духом старины, — подумала она, — этот дом хранит в себе любовь».
Она была уверена, что те, кто жил в этом маленьком доме раньше, были очень счастливы.
Это было то же чувство, думала она, что возникало у нее дома.
Бывало, она слышала беседы отца с матерью, их голоса, наполненные любовью, которую они испытывали друг к другу.