— Не могу поверить. Герцог сжал ее пальцы в своих.
— Мне кажется, любимая, — сказал он, — что вы все-таки любите меня, хотя и боитесь признаться в этом.
Он ощутил, как она затрепетала.
— Я была… по-настоящему… счастлива… рядом с вами…
— В таком случае все остальное не имеет никакого значения. Свет меня не интересует, и мы вместе сможем заниматься нашим парком. Мы превратим его в такое редкостное по своей красоте творение, что он станет своего рода вкладом в упрочение славы Англии.
Он почувствовал, что его слова тронули ее душу, ее глаза сияли, когда она посмотрела на него.
Но Элизабет снова отвела взгляд и быстро заговорила:
— Нет-нет, ну конечно, нет… Я не могу… причинить боль Алоиз, к тому же… она разгневалась бы… на меня.
— Я знаю, как решить эту проблему, — сказал герцог. — Некто вчера вечером признался мне, что страстно влюблен в Алоиз, и он мог бы стать вполне подходящим мужем для нее.
— Вы говорите о… графе Элдерфильде? Он показался мне очаровательным молодым человеком, — заметила Элизабет.
— Совершенно верно, — заметил герцог. — Вот именно — молодой, а вы ведь понимаете, Элизабет, что я по возрасту гожусь Алоиз в отцы.
— Но, однако, она… любит вас, — с отчаянием произнесла Элизабет.
Герцог покачал головой:
— Она ослеплена идеей стать герцогиней Кэрнторпской, добиться положения при дворе и, конечно же, сделаться объектом зависти своих соперниц.
Элизабет знала — это было правдой и ей нечего было возразить герцогу.
Но вместе с тем она спрашивала себя, вправе ли она принять предложение человека, любви которого так добивалась ее дочь.
— Предлагаю вам, — сказал герцог, — оставить за мной решение всех проблем.
Элизабет уже готова была ответить ему, но неожиданно вскрикнула:
— О, я все время думала только об Алоиз, но я совсем забыла о такой ужасно важной вещи, ведь как бы сильно…я вас ни… любила… мне нельзя… выходить за вас замуж.
— Почему?! — спросил герцог.
— Потому что герцогу Кэрнторпскому необходим наследник!
Говоря об этом, Элизабет подумала, что она сама, своими руками, сознательно уничтожает свой единственный шанс на будущее счастье.
Но в то же время она была уверена, что поступает правильно.
— Я предполагал, что вы можете задуматься над этим, — сказал герцог, — но я доверю вам то, чего никогда еще никому не говорил. Я имею в виду причину, по которой я не имел никакого намерения когда-либо снова жениться.
Элизабет взглянула на него, и он увидел в ее глазах тревогу.
Он обнял ее и крепче прижал к себе.
Она не противилась.
Он ясно видел теперь, хотя понял это еще раньше, еще до того, как заговорил с Элизабет о браке, что она уже полюбила его, хотя еще и не решалась признаться себе самой в этом.
— Мой отец женился на моей матери, когда ей было восемнадцать, — начал он. — Это был брак по сговору, но они полюбили друг друга и их медовый месяц был очень счастливым.
Продолжая рассказывать, он чувствовал, что Элизабет ловит каждое его слово.
— Вскоре после того как они вернулись в замок, моя мать узнала, что ждет ребенка. Она рассказывала мне, что была в восторге от этого. В то же время, возможно, потому, что она была еще слишком молода, она чувствовала себя очень плохо и расстраивалась, что не способна быть отцу хорошей женой и настоящей хозяйкой в замке.
Он умолк, потом заговорил снова:
— Ей приходилось очень тяжело после моего рождения, и, несмотря на ее молодость, ей потребовалось значительное время, чтобы поправиться.
— Мне было столько же, когда я родила Алоиз, — сказала Элизабет, — и я хорошо представляю, что должна была чувствовать ваша мать.
— Два года спустя мать забеременела вновь. Уже позднее я начал понимать, что моим отцом владела навязчивая идея иметь несколько сыновей с тем, чтобы никакая случайность не помешала сохранить прямой порядок наследования. По правде говоря, это было похоже на безумие.
Элизабет вспомнила, как горько был разочарован ее муж, когда после рождения Филомены им сказали, что они не смогут больше иметь детей.
Для него это означало, что у него не будет сына, которому он мог бы передать по наследству их замечательный дом — предмет его гордости, — построенный еще в эпоху королевы Елизаветы.
— Моя мать родила еще восьмерых детей, прежде чем наконец-то на свет появился мой младший брат, — продолжил свой рассказ герцог, и голос его был более резким. — Моя мать слабела, и каждые новые роды приносили ей все больше страданий. Всего у нее было восемь дочерей, две из которых умерли еще при рождении, три не прожили и года. Остальные три мои сестры уже замужем и, кажется, неплохо живут со своими мужьями.
Из его рассказа чувствовалось, насколько близко к сердцу принял он страдания своей матери, когда стал достаточно взрослым, чтобы осознавать происходящее.
— И только после рождения моего брата, — закончил герцог, — мой отец наконец согласился с тем, о чем его давно предостерегали доктора: моя мать не должна больше иметь детей. Но ее организму уже был нанесен непоправимый ущерб. Здоровье ее так и не восстановилось, и она была очень слаба.
— Вы, должно быть, очень любили ее, — мягко сказала Элизабет.
— Я обожал ее! И я бы сделал для нее все, что в моей власти, лишь бы помочь ей, если бы это было возможно.
— Но… не каждая женщина… так страдает, — проговорила Элизабет.
— Я женился в двадцать четыре года, — сказал герцог, словно и не услышав ее слов, — просто потому, что мой отец был убежден, что теперь я обязан обеспечить наследника герцогскому титулу. Он сам подобрал мне подходящую партию. Ирэн была дочерью герцога, следовательно, полностью вписывалась в наше генеалогическое древо.
Он помолчал немного, потом продолжил:
— Мы редко виделись друг с другом до свадебной церемонии, поэтому только во время своего медового месяца обнаружили, как мало или, вернее сказать, почти совсем ничего не имели общего.
Элизабет что-то сочувственно пролепетала и инстинктивно прижалась к нему. Герцог крепче обнял ее.
— Когда мы возвратились в замок после медового месяца, Ирэн была уже беременна, причем воспринимала это как большую неприятность.
Он вздохнул, как будто картина прошлого явственно предстала перед ним
— Она была убеждена, что ничто не должно мешать ей заниматься тем, чем ей хочется, а главное, ограничить ее прогулки верхом. Она была бесподобной наездницей, но мне всегда казалось, что она словно слегка помешана на лошадях.
— Вы не чувствовали себя счастливым, — прошептала Элизабет.