Но оно было значительно дороже всего, что они в состоянии позволить себе теперь.
— Ты выглядишь чудесно, мама, — сказала ей Мена.
— Ты в этом уверена? А что, если Вильям, увидев меня здесь, а не в окружении орхидей в замке, не будет больше… восхищаться мной?
Мена рассмеялась.
— Ты восхитительна везде, где бы ни была, — сказала она, — и я всегда считала, что наш дом, без сомнения, только подчеркивает твою красоту, как хорошо подобранная рама украшает картину. Кроме того, цветы, которые я принесла в гостиную, тоже послужат этой цели.
— Ты очень добра, моя милая, и я очень благодарна тебе.
И хотя она продолжала говорить с ней, Мена понимала, что мысли матери были только о герцоге.
После ленча девушка настояла, чтобы мать удобно устроилась на диване в гостиной, подложив под спину подушку.
Она прикрыла ей ноги изящным платком китайской работы.
Этот платок был куплен отцом во время одной из его поездок за границу.
— Теперь отдыхайте, мама, — сказала она, — и попытайтесь уснуть. Может быть, герцог будет здесь уже к чаю, так что я пойду помогу миссис Джонсон приготовить немного плюшек наподобие тех, что мы пробовали в замке, а также бисквит.
— Прекрасная идея, — ответила мать. — Я и правда надеюсь, что к тому времени Вильям уже будет здесь.
Мена уже собралась уходить, но остановилась. Внезапно ей пришла в голову одна мысль, и она обратилась к матери с вопросом:
— Я хотела спросить тебя, мама, что будет с нашим домом, когда вы с герцогом поженитесь? Все-таки мы не можем просто уехать и оставить его пустым.
— Ты поедешь со мной в Девоншир, дорогая, — ответила мать, — и я полагаю, будет правильно позволить брату твоего отца поселиться здесь. В конце концов, поколения Мэнсфордов всегда жили здесь!
Мена удивленно посмотрела на нее.
— Папиному брату? — переспросила она. — Но он же за границей.
— Я знаю, любимая. Он в Индии со своим полком, но ведь в письме, которое он прислал нам после смерти лорда Мэнсфорда, он писал, что они вскоре вернутся в Англию.
— Да, конечно, — согласилась Мена, — теперь я вспоминаю.
Она была так потрясена и расстроена смертью отца, что каждый раз начинала плакать, читая письма с соболезнованиями.
— У Стивена и его жены несколько детей, — продолжала ее мать, — и я уверена, что они с благодарностью воспользуются возможностью иметь крышу над головой в Англии после стольких лет жизни вдали от дома.
— Безусловно, вы правы! — согласилась Мена. Когда она вышла из комнаты, ей почудилось, что земля проваливается у нее под ногами.
Теперь она теряет и свой дом.
Единственный родной дом, который она когда-либо знала в своей жизни и который так любила за его древность и красоту.
Кроме того, она представила, насколько неприятно постоянно ощущать себя третьей лишней, ведь для ее матери и герцога единственным желанием будет оставаться только вдвоем.
«Может быть, мне удастся уехать куда-нибудь», — мрачно подумала она.
Но она не могла представить себе никого, кто с радостью приютил бы незамужнюю молодую женщину.
Она понимала, что леди Мэнсфорд и слушать не станет, если ее дочь заговорит о возможности самой зарабатывать себе на жизнь.
«Что мне делать… что я вообще могу сделать?» — спрашивала она себя в отчаянии.
Но, кажется, ответа на этот вопрос не существовало. Вместе с миссис Джонсон они испекли бисквит и приготовили плюшки.
Мена подумала, что они немного напоминают те, что подавали в замке.
Время шло, она вернулась в гостиную.
Как она и ожидала, глаза матери были закрыты и она мирно спала.
Мена осторожно прикрыла за собой дверь и пошла к конюшне.
Этим утром, когда она подбирала цветы для дома, Зимородок бродил за ней по садовым дорожкам.
Сейчас она снова вывела его из стойла.
Заметив старого конюха своего отца, который провел в их доме долгие годы, она обратилась к нему:
— Кстати, Гейл, у нас вечером будет гость. Не присмотрите за его лошадьми, пока джентльмен будет у нас?
— Да уж непременно, мисс Мена, — ответил старик, — и положу свежего сена, коли ваш гость захочет распрячь их.
— Да, позаботьтесь и об этом, — ответила ему Мена. Она побрела в сад, сопровождаемая Зимородком.
— Каким бы великолепным ни оказался парк герцога в Девоншире, она была уверена, что будет тосковать по всему, что занимало такое большое место в ее жизни.
Она вспомнила, как однажды совсем маленькой девочкой собрала весной первые бледно-желтые нарциссы.
А потом, ликуя, принесла их отцу.
— Это тебе, папа! — сказала она тогда.
Он поднял ее на руки и поцеловал.
— Ты очень умная девочка, — улыбнулся он. — Ты принесла мне нарциссы, распускающиеся, когда уходит зима и весна приносит нам новую надежду и радость, словно Персефона прогоняет прочь тьму, царящую в подземном царстве теней.
— Ты говоришь обо мне, папа? — спросила она его тогда.
Ей показалось, что произнесенное им имя чем-то похоже на ее собственное.
Отец рассмеялся:
— Да, моя любимая, о тебе, и где бы ты ни оказалась, ты принесешь весну каждому, кто будет на тебя смотреть.
Мена в тот момент ничего не поняла из сказанного.
Но сейчас ей хотелось бы принести весну Линдону.
И тогда он смог бы завести своих собственных лошадей и больше не объезжать их для других.
«Даже если… мне никогда больше не увидеть его, — подумала она, — я буду молиться за его… счастье».
Она пробыла в саду довольно долго, затем отвела Зимородка обратно в стойло.
Приближалось время чая. Ей подумалось, что, если герцог собирался приехать, он скоро уже должен появиться, потому что вряд ли он планирует покинуть их сразу после чаепития.
Она вошла в дом и увидела, что мать уже проснулась.
— Я заснула, — сказала госпожа Мэнсфорд. — Дорогая, поправь мне волосы. Прическа наверняка испортилась.
— Нет, мама, она только немного примялась, — заверила ее Мена.
Мать поднялась с дивана и подошла к окну. Мена увидела тревогу в ее глазах.
— Возможно, он забыл обо мне! — сказала она едва слышно.
Как раз в этот момент дверь отворилась и Джонсон своим самым торжественным голосом объявил:
— Его светлость герцог Кэрнторпский, мэм!
Элизабет повернулась и восторженно вскрикнула.