— Последняя минута наступила для него, — лаконично сказал разведчик, просовывая длинный ствол своего ружья сквозь листву и прицеливаясь для рокового выстрела. Но, вместо того чтобы спустить курок, он опустил дуло и разразился припадком своего беззвучного смеха. — Я-то, грешный, принял этого несчастного за минга! — сказал он. — Только когда стал присматриваться, ища у него между ребер местечко, куда можно было бы всадить пулю, я вдруг… поверишь ли, Ункас?.. Я вдруг увидел инструмент музыканта! Да ведь это не кто иной, как тот, кого называют Гамутом! Смерть его никому не нужна, а вот жизнь, если только его язык способен на что-нибудь иное, кроме пения, может быть полезна для наших целей. Если звуки не потеряли своей силы над ним, то я скоро поговорю с этим честным малым голосом гораздо более приятным, чем разговор моего «оленебоя».
Сказав это, Соколиный Глаз отложил ружье в сторону и пополз среди кустарников. Когда он очутился на таком расстоянии, что Давид мог услышать его, он попробовал те музыкальные упражнения, которые проделывал с таким успехом и блеском в лагере гуронов. Нельзя было обмануть тонкий слух Гамута (да, по правде сказать, трудно было кому-либо другому, кроме Соколиного Глаза, произвести такие звуки); он слышал раз эти звуки и, следовательно, сразу узнал, кто может издавать их. Бедняк, казалось, почувствовал большое облегчение. Он пошел по тому направлению, откуда раздавался голос, — задача для него настолько же нетрудная, как если бы ему пришлось отыскивать по звуку артиллерийскую батарею, — и скоро нашел спрятавшегося певца.
— Хотел бы я знать, что подумают об этом гуроны! — со смехом проговорил разведчик, беря за руку товарища и отводя его дальше. — Если негодяи вблизи и слышали меня, то, наверное, скажут, что здесь два одержимых вместо одного. Но здесь мы в безопасности, — сказал он, указывая на Ункаса и его спутников. — Теперь расскажите нам про все замыслы мингов на чистом английском языке, без всяких взвизгиваний.
Давид в безмолвном удивлении смотрел на окружавших его вождей свирепого, дикого вида. Но присутствие знакомых лиц успокоило его, и он вскоре овладел собой настолько, что мог дать разумный ответ.
— Язычники вышли в большом количестве, — сказал Давид, — и, боюсь, с дурными намерениями. За последний час в их жилищах слышались завывания и нечестивые восклицания радости. По правде сказать, от всего этого я бежал к делаварам искать мира.
— Твои уши не много выиграли бы от перемены, если бы ты был побыстрее на ногу, — несколько сухо заметил разведчик. — Но оставим это! Где же гуроны?
— Они скрываются в этом лесу, в засаде, как раз между этим местом и своим поселением, и в таком количестве, что благоразумнее было бы вам вернуться назад.
Ункас окинул взглядом ряд деревьев, прикрывавших его воинов, и проговорил:
— Магуа?
— Среди них. Он привел девушку, которая жила с делаварами, и оставил ее в пещере, а сам, словно бешеный волк, стал во главе своих дикарей. Не знаю, что могло так сильно разъярить его…
— Вы говорите, что он оставил ее в пещере? — перебил его Хейворд. — Хорошо, что мы знаем, где она находится. Нельзя ли сделать что-нибудь, чтобы освободить ее немедленно?
Ункас вопросительно взглянул на разведчика.
— Что скажет Соколиный Глаз? — спросил он.
— Дайте мне двадцать вооруженных людей, и я пойду направо, вдоль берега реки, мимо хижин бобров, и присоединюсь к сагамору и полковнику. Оттуда вы услышите наш боевой клич — при таком ветре его легко расслышать за милю. Тогда, Ункас, ударь на врага с фронта. Когда они подойдут к нам на расстояние выстрела, мы нанесем им такой удар, что линия их войск погнется, как ясеневый лук. После этого мы возьмем их поселение и уведем девушку из пещеры. Затем можно будет покончить с гуронами, или, по способу белых людей, дать сражение и победить их, или, на индейский манер, действовать засадами и под прикрытием. Может быть, в этом плане не хватает учености, майор, но с отвагой и терпением его можно будет исполнить.
— Мне очень нравится этот план, — сказал Дункан, понимая, что освобождение Коры было главной задачей разведчика, — очень нравится! Испробуем его немедленно.
После короткого, но зрелого обсуждения план был принят и сообщен различным частям отряда; установили определенные сигналы, и вожди разошлись, каждый на указанное ему место.
И будет всех чума косить подряд,
И не погаснут факелы, доколь
Без выкупа не отошлет назад
Ту черноокую красавицу король.
Поп. «Илиада»
Когда собрался весь маленький отряд Соколиного Глаза, разведчик взял ружье и, дав знак следовать за собой, повернул на несколько десятков футов назад к речке, которую они только что перешли. Тут он остановился, подождал, пока вокруг него собрались воины, и спросил на делаварском языке:
— Знает ли кто-нибудь из молодых людей, куда течет эта речка?
Один из делаваров, показав, как два пальца соединяются у ладони, ответил:
— Прежде чем солнце пройдет свой путь, малые воды сольются с большими. — Затем он добавил, вытянув руку:
— Там живут бобры.
— Я так думал, — сказал разведчик, всматриваясь в просветы между верхушками деревьев, — судя по направлению реки, а также по расположению гор. Мы будем идти под прикрытием этих берегов до тех пор, пока не увидим гуронов.
Воины издали обычное краткое восклицание, выражавшее согласие, но, заметив, что предводитель собирается уже стать во главе отряда, сделали знак, что не все еще улажено. Соколиный Глаз, отлично понявший значение этих взглядов, обернулся и увидел, что позади отряда идет учитель пения. — Знаете ли вы, друг мой, — серьезно и с некоторым оттенком гордости от сознания возложенной на него обязанности спросил разведчик Гамута, — что это отряд отборных храбрецов, состоящий под командой человека, который не оставит их без дела? Может быть, через пять минут и уж никак не более, чем через полчаса, мы натолкнемся на гуронов, живых или мертвых.
— Хотя я и не осведомлен о ваших намерениях, — возразил Давид, лицо которого несколько раскраснелось, а обыкновенно спокойные, невыразительные глаза горели необычайным огнем, — но я путешествовал долгое время с девушкой, которую вы ищете; мы пережили вместе много радостей и горя. Теперь я, хотя и не воинственный человек, с радостью готов опоясать себя мечом и сразиться за нее!
Разведчик колебался, как бы раздумывая, следует ли принимать такого странного волонтера.
— Вы не умеете обращаться с оружием, — наконец сказал он.
— Конечно, я не хвастливый, кровожадный Голиаф, — возразил Давид, вытаскивая пращу из-под своей пестрой, безобразной одежды, — но, может быть, и слабый Давид вам будет полезен. В дни моей юности я много упражнялся с пращей и, верно, не вполне разучился владеть ею.
— Да, — сказал Соколиный Глаз, холодно поглядывая на ремень и пращу, — эта штука, пожалуй, пригодилась бы против стрел и даже ножей, но французы снабдили каждого минга хорошим ружьем. Впрочем, вы обладаете особым даром оставаться невредимым среди огня, а так как вам это удавалось до сих пор… майор, у вас взведен курок, преждевременный выстрел может обойтись нам в двадцать скальпов, потерянных совершенно напрасно… то вы можете идти за нами, певец, вы можете быть полезны нам своими криками.