– Верно, госп… товарищ полковник.
– И никаких соображений у тебя на сей счет нет?
– Если б были…
Не закончив фразу, я сделал некий неопределенный жест рукой. Который при желании можно было истолковать и как символ моего отчаяния, и как просьбу о снисхождении.
– Ладно, Каштаков. Тащи сюда документы и бумажник покойника!
– Вячеслав Семенович, а нет ли у вас какого-нибудь спецсредства, чтобы взбодриться малость? А то я совсем плохо соображаю. Спал меньше часа.
– Зыренко! – окликнул Малинин одного из людей в сером.
– Я, товарищ полковник! – браво отозвался тот.
– «Два-двенадцать» у тебя при себе?
– Так точно, товарищ полковник!
– Выдай две капсулы.
Зыренко тут же оказался возле стола.
Странная у него была походка. Не бег и не ходьба, а нечто среднее. Он не крался, а будто скользил над полом, касаясь его лишь за тем, чтобы получить импульс для дальнейшего движения. Интересно, где это он так научился?
Я протянул ладонь. Зыренко открыл белую пластмассовую тубу и вытряхнул из нее две продолговатые красно-белые капсулы.
– А что это? – спросил я на всякий случай.
– Средство «два-двенадцать», – отчеканил Зыренко.
– Ну да, конечно, – кивнул я, кинул капсулы в рот и запил чаем.
Когда я поставил кружку на стол, место, где секунду назад находился Зыренко, было пусто. А сам он стоял на своем боевом посту. Как будто и не покидал его никогда.
Прикрыв глаза, я прислушался к собственным ощущениям. По тому, что мне совершенно не хотелось открывать глаза, можно было догадаться, что средство «два-двенадцать» еще не подействовало.
– Я жду, Каштаков, – напомнил о себе Малинин.
Я сделал успокаивающий жест рукой – мол, все в порядке, и я тоже, – собрал волю в кулак, открыл глаза и поднялся со стула.
Сейф был спрятан за прикроватным комодиком. Отодвинув его, я набрал шифр и достал из сейфа бумажник Челина. Предварительно вынув из него использованный транспортный талон и фотографию кошки. Малинину они, скорее всего, были ни к чему, а нам с Гамигином могли пригодиться. Ну, никак не верилось мне в то, что Челин просто так повсюду таскал с собой фотографию любимой кошки! К тому же и выглядела фотка, будто сделана была совсем недавно.
Вернувшись на кухню, я положил бумажник перед полковником.
Малинин внимательно осмотрел его со всех сторон. Старый, дешевый, затертый бумажник. Монограммы на такие не ставят. Заглянул внутрь, но деньги доставать не стал. Тщательно прощупал – не спрятано ли чего под подкладку. Захлопнул и сунул в карман.
– Ну, а теперь – труп.
– Труп?
У меня вдруг появилась дурацкая мысль, что полковник Малинин уверен, что труп спрятан у меня под кроватью. Причем, это не труп Челина, а какой-то другой. Быть может, мне его подсунули пока я спал?.. Бред какой-то! Определенно, «два-двенадцать» не действовало.
– Ты что, собираешься его на колбасу пустить? – усмехнулся Малинин.
– Нет, но…
– Какие еще у тебя есть возражения?
Я задумался. Как следует задумался.
– Никаких.
– Тогда я заберу у тебя труп. – Пауза. – Не возражаешь?
– И что потом?
– Потом будет возбуждено уголовное дело об убийстве гражданина Челина.
– Мне придется выступать как свидетелю?
– Может, как обвиняемому. Тут уж, как фишка ляжет.
– В каком смысле?
Мне вовсе не хотелось быть свидетелем. Не говоря уж об обвиняемом.
– Не дрейфь, Каштаков, – ободряюще подмигнул полковник Малинин. – Скорее всего, твои услуги не потребуются. Я думаю, дело будет переведено в категорию «Ц».
– Что это значит?
– Это значит, что оперативно-разыскные мероприятия сведутся в основном к дипломатической переписке. Мы будем требовать у Ада и Рая официальных разъяснений по данному инциденту, они будут отвечать, что понятия не имеют, о чем идет речь. И продолжаться это будет до тех пор, пока всем не надоест. Вот если б вы вместе с Челиным еще и святошу с собой прихватили… Хотя, нет, все равно отвертелись бы.
– А что нужно, чтобы прищучить их?
– Тебе очень этого хочется?
– Пока нет. Но кто его знает.
– В таком случае, действовать нужно в обход официальных каналов. Если вдруг возникнет такое желание, обращайся ко мне. Я помогу.
На лице полковника обычное для него хитроватое выражение. Поди пойми, говорит он серьезно или же это один из образчиков его знаменитого казарменного юмора.
– Спасибо, – поблагодарил я на всякий случай.
– Да не за что пока. Ну так что, идем?
Я все еще туго соображал.
– Куда?
– В гараж. За трупом.
– Да, конечно. – В самом деле, глупо было не воспользоваться такой возможностью легко и без сиюминутных проблем избавиться от тела Челина. – Мне только одеться надо.
– Ну так давай, одевайся.
Малинин высыпал в кружку последний остававшийся у него пакетик растворимого кофе и залил кипятком.
Одеваясь, я вдруг почувствовал, что препарат «два-двенадцать» все-таки начал действовать. Мне уже совершенно не хотелось спать. Напротив, я чувствовал себя бодрым, настроение было приподнятым. А в голове, будто серебристые пчелы, роились мысли. Самые разные. Но все очень четкие и определенные. Я чувствовал себя настолько уверенно, что готов был взяться за доказательство одной из тех теорем, что математики считают недоказуемыми. А я бы доказал! Если бы только знал хотя бы одну.
– Готов? – спросил Малинин, когда я вновь появился на кухне, одетый в свой любимый костюм и со шляпой в руке.
Не дожидаясь ответа, он одним глотком допил кофе и поднялся на ноги.
– Хорошая у тебя семга, Каштаков! Где берешь?
– Знакомые привозят.
– Хорошие у тебя знакомые! Скажи им, что мне семга понравилась!
Еще бы ему не понравилось! Семгу, что дегустировал Малинин, мне аж из самого Архангельска привезли.
Мы вышли в коридор.
Я бросил взгляд на будто оцепеневших людей в сером и хотел было открыть дверь. Но тот, кого полковник называл Зыренко, вытянув руку, остановил меня.
Малинин молча кивнул.
Отодвинув меня в сторону, Зыренко открыл дверь и первым вышел на лестничную площадку.
И тут же рухнул на пол. Как будто у него ноги отнялись.
Я стоял в шаге позади него. И почувствовал только несильный, но упругий толчок в грудь. Как будто невидимка ладонью хлопнул.