Эврип вновь хмыкнул, но на сей раз промолчал. Крисп вгляделся сквозь завесу дождя в местность впереди. Она ему не понравилась: дорогу на Питиос окаймляло слишком много холмов.
Наверное, лучше было бы идти по прибрежной дороге. Он не ожидал, что дожди начнутся так скоро. Но армия зашла слишком далеко, чтобы теперь возвращаться; оставалось лишь упрямо двигаться вперед и надеяться, что в конечном итоге все завершится хорошо.
Эта стратегия, однако, была и самой грубой. Крисп не сомневался, что справится с разномастным воинством фанасиотов, о котором говорил Саркис. Но Ливаний уже доказал, что он умело играет в военные игры, и теперь Крисп мог лишь гадать, каким станет его ответный ход и насколько удачным он окажется.
— И это тоже мне придется выяснять на собственной шкуре, — пробормотал Крисп. Саркис, Катаколон и даже Эврип удивленно взглянули на императора. Тот ничего не стал пояснять. Сыновья вряд ли поймут его полностью, а командир кавалеристов, наверное, понимал его даже слишком хорошо.
Лагерь в тот вечер пришлось устраивать среди грязи и луж.
Повара так и не смогли разжечь костры, и солдатам пришлось обходиться хлебом, сыром и луком. Увидев протянутую ему черствую буханочку черного хлеба, которую раздатчик достал из промасленного кожаного мешка, Эврип презрительно скривился.
Откусив разок, он бросил хлеб в грязь.
— Сегодня вечером ты больше ничего не получишь, — распорядился Крисп. — Быть может, к завтраку нагуляешь аппетит.
Оскорбленный Эврип разошелся почище поливающего его дождя.
Крисп, давно привыкший игнорировать докучливых просителей, во весь голос выкрикивающих свои просьбы, игнорировал и вопли Эврипа. Сам Автократор считал армейский хлеб вполне съедобным.
Фос наградил его хорошими зубами, и он грыз его без проблем.
Хлеб был, конечно, не столь вкусен, как белый, подаваемый во дворце, но сейчас-то он не во дворце. В походе нужно пользоваться тем, что у тебя есть. До Эврипа эта простая истина еще не успела дойти.
Катаколон, то ли из благоразумия, то ли, что вероятнее всего, опасаясь разгневать отца, съел свой паек без всяких жалоб, а потом, с необычной для его юного возраста задумчивостью, спросил:
— Интересно, что сегодня на ужин ел Фостий?
— А мне интересно, ужинал ли он сегодня вообще, — отозвался Крисп. Теперь, когда вечерние приказы отданы, а маршрут завтрашнего марша утвержден, ничто уже не могло отвлечь его от тревожных мыслей о судьбе старшего сына. Подобная беспомощность оказалась для него невыносима, и он, сдерживая свои чувства, оправился к шатру Заида поинтересоваться, узнал ли маг хоть что-нибудь.
Сунув голову в шатер, он обнаружил в нем Заида, соскребающего грязь с сапог. Застав друга за столь прозаичным занятием, он усмехнулся и спросил:
— А разве нельзя сделать это с помощью магии?
— О, добрый вечер, ваше величество. Да, полагаю, что можно, — ответил волшебник. — Но эта процедура, скорее всего, займет втрое больше времени, и еще дня два я буду, словно выжатый лимон. Если человек обучен магии, то он должен среди прочего знать и то, когда можно обойтись без нее.
— Это тяжкий урок для любого человека, не говоря уже о маге, — сказал Крисп. Заид встал и разложил для императора складной холщовый стул. Крисп уселся. — Наверное, я сам его не до конца усвоил, иначе не пришел бы к тебе выспрашивать, узнал ли ты что о Фостии.
— Никто не посмеет бросить в вас за это камень, ваше величество. — Заид развел руки. — Жаль, что не могу сообщить вам ничего нового — вернее, совсем ничего. Ваш старший сын до сих пор укрыт от моего магического взора.
Крисп задумался: уж не означает ли это, что Фостий и в самом деле кукушонок в его гнезде. Но нет, магия Заида искала Фостия самого по себе, не опираясь на их родственные связи.
— Удалось ли тебе выяснить, что за колдовство скрывает его местонахождение?
Заид прикусил губу; иногда даже другу опасно говорить Автократору, что он не смог выполнить его поручение.
— Ваше величество, должен признаться, что большую часть усилий я направлял на поиски самого Фостия, а не на выяснение того, почему я не в силах его отыскать.
— И насколько удачными оказались твои усилия? — Вопрос был риторическим; если бы Заиду удалось хоть немного продвинуться вперед, он возвестил бы об успехе фанфарами и грохотом барабанов. — Почтенный и чародейный господин, я весьма рекомендую тебе отказаться от прямых поисков именно потому, что они оказались безуспешными. Узнай все возможное о противостоящем тебе маге. Если в этом ты окажешься более удачлив, то можешь вернуться к поискам Фостия.
— Разумеется, я последую совету вашего величества, — ответил Заид, прекрасно понимая, что совет императора равносилен приказу. Помедлив, волшебник добавил:
— Но вы должны понимать, что я не гарантирую успеха, особенно в полевых условиях. Для столь деликатной работы книги и субстанции, собранные в Чародейской коллегии, стали бы бесценным дополнением.
— Я все понял. Сделай все, что сможешь. Я ни от кого не могу просить большего.
— Сделаю, — пообещал Заид и протянул руку к толстенному кодексу, словно собираясь немедленно произносить заклинания.
Не дожидаясь, пока волшебник продемонстрирует свое рвение, Крисп вышел из его шатра и направился к своему. Он был разочарован в своем главном маге, но не до такой степени, чтобы высказать Заиду более того, что уже сказал: Заид, по его же словам, сделал все, что смог. А император, упрекающий собственных экспертов в невежестве, рискует вскоре оказаться без экспертов вовсе.
По промасленному шелку барабанил дождь, под ногами чавкала грязь. В шатре было тоскливо, и Крисп явственно ощутил тяжесть каждого прожитого года. При всей роскоши, связанной с его рангом, — просторный шатер, где можно стоять и ходить, койка вместо спального мешка, — находиться с армией в боевом походе ему в таком возрасте было трудновато. Однако не выступи он в поход, неприятностей и неудобств вскоре стало бы гораздо больше.
Именно это он мысленно произнес, когда задул лампы, улегся на койку и попытался заснуть. Именно это всегда говорят люди, отправляясь на войну. И это же, несомненно, говорит себе Ливаний не очень далеко отсюда. И лишь через много лет, оглянувшись назад, можно будет рассудить, кто был прав, а кто ошибался.
Снаружи у входа о чем-то разговаривали на своем неторопливом и звучном языке телохранители-халогаи. Криспу очень хотелось знать, одолевают ли их когда-нибудь сомнения, когда они укладываются спать. Халогаи были не столь просты, какими их представляли видессиане, но им действительно нравилось сражаться, в то время как Крисп, если мог, избегал сражений.
Последней его мыслью перед тем, как он поддался усталости, оказалось желание, чтобы жизнь не была столь сложной. А когда он проснулся на следующее утро, она снова всплыла в сознании, словно Крисп и не спал. Он оделся и пошел разделить с солдатами завтрак, столь же отсыревший и жалкий, каким был накануне ужин.