— А упорства в них больше, чем мне думалось, — поморщившись, признался Саркис. — Или они поставили оборонять центр настоящих солдат, или…
Саркис не договорил, но Крисп без труда завершил его мысль: «или мы влипли сильнее, чем предполагали».
Не в пример пехотинцам, имперские кавалеристы не отступили и продолжали сражаться, но и им никак не удавалось выбить из-за баррикады упрямых еретиков.
Сквозь звон стали и шорох дождя доносились отчаянные проклятия, крики раненых и ржание лошадей. Целители бросились спасать пострадавших больше всего, но вскоре выбились из сил и повалились в грязь.
Казалось, время остановилось. Серая завеса облаков была такой плотной, что у Криспа не оказалось лучшего способа определения времени, кроме урчания в желудке. Если тот не лгал, полдень уже давно миновал.
И тут Крисп услышал неподалеку крики — сперва со стороны отряда халогаев, затем из-за баррикады. К беспорядочному шуму сражения добавился новый боевой клич: «Ко мне! За империю!»
— О благой бог! — ахнул Крисп. — Это же Эврип!
Сыну Автократора, возглавившему группу из двух дюжин всадников, удалось со своим отрядом пробить брешь в баррикаде.
Оказавшись среди еретиков, он отчаянно заработал саблей, возмещая недостаток умения яростью. Следом за ним сквозь брешь просочилась и половина халогаев — равно чтобы защитить Эврипа и воспользоваться открывшимся преимуществом.
Результат оказался достаточно удовлетворительным. Отброшенные наконец от баррикады, еретики стали более уязвимы для дисциплинированных имперских солдат, и их уверенные крики внезапно сменились возгласами отчаяния.
— Давите их! — закричал Крисп. — Если мы разобьем их здесь, то откроется дорога на Питиос!
«Как сможет восстание продолжаться, если мы захватим главный город мятежников?» — подумал Крисп.
Но фанасиоты продолжали упорно сражаться даже перед лицом явного поражения. Крисп вспомнил пленника, которого приказал пытать, и презрение, высказанное юношей к материальному миру.
Теперь он понял, что оно не было бахвальством. Солдаты в арьергарде отступавших фанасиотов сражались куда упорнее, чем он мог представить, и бились насмерть, прикрывая отход своих товарищей. И даже некоторые из тех, кому непосредственная опасность уже не грозила, сами возвращались и бросались на имперских солдат, ища на остриях их сабель и пик вечного избавления от земного существования, которое фанасиоты называли ловушкой Скотоса.
Из-за этого фанатичного сопротивления имперская армия продвигалась вперед медленнее, чем хотелось бы Криспу. Даже новые безрассудные атаки всадников Эврипа не смогли разорвать линию еретиков.
— Смотрите, ваше величество, — показал Саркис, — они убегают через тот мост.
— Вижу, — ответил Крисп. Десять месяцев в году вода в ручейке, через который был переброшен этот хлипкий деревянный мостик, не замочила бы переходящему его вброд человеку даже голеней.
Теперь, после дождей, она не только заполнила русло, но и грозила наводнением. Если людям Криспа не удастся захватить мост, преследование придется прекратить.
— А ведь они рисковали, заняв позицию перед рекой и спровоцировав нас на драку, — сказал Саркис. — Так пусть теперь за это заплатят.
Все новые и новые фанасиоты оказывались на безопасном другом берегу, однако горстка храбрецов-фанасиотов преградила имперским солдатам подступы к мосту. И вскоре, когда несмотря на все усилия еретиков, они вот-вот должны были на него ворваться, деревянное строение внезапно вспыхнуло даже под дождем.
— Магия? — спросил Крисп, с ужасом наблюдая, как над мостом клубится густой черный дым.
— Может, и магия, ваше величество, — рассудительно отозвался Саркис. — Но скорее всего они намазали мост жидким огнем и только сейчас его подожгли. А этой штуке, когда она горит, вода не страшна.
— Да, ты прав, не повезло, — проговорил Крисп.
Сделанная из нафты, серы, вонючего каменного масла, которое в некоторых районах империи сочилось из трещин в скалах, и других ингредиентов (названия некоторых хранились в секрете), смесь под названием «жидкий огонь» была самым мощным зажигательным средством в видесском арсенале. Она продолжала гореть, даже разлитая по поверхности воды. Неудивительно, что дождь не оказался ей помехой.
Последние из остававшихся на восточном берегу фанасиотов упали под ударами сабель.
— Вперед! — воскликнул Эврип, обращаясь к своему сборному отряду. — В лед это пламя! Мы все равно переберемся!
Не все последовали за ним на мост, и не только люди, но и лошади отказались повиноваться. Когда Эврип заставил свою лошадь приблизиться к потрескивающей стене огня, та заржала и испуганно попятилась. Эврипу удалось справиться с животным, но больше он не пытался ступить на мост.
Как оказалось, он поступил разумно, потому что через две-три минуты мост рухнул. Обугленные бревна упали в реку, и некоторые, все еще горящие, унесло потоком. Фанасиоты на дальнем берегу радостно закричали и вскоре скрылись за завесой дождя.
Мрачный Крисп сидел на коне, прислушиваясь к плеску капель в лужах и стонам раненых. Потом расправил плечи и, насколько мог, собрался с духом.
— Немедленно вышли несколько отрядов захватить все оставшиеся свободными ближайшие переправы на восток, — велел он Саркису.
— Да, ваше величество, я отдам приказ немедленно. Мы победили, ваше величество.
— Победили, — глухо подтвердил Крисп. Голос Саркиса тоже прозвучал глухо.
Казалось, каждый из них убеждает другого в том, что все хорошо, но сам в это не верит. Крисп выразил общую тревогу словами:
— Если мы быстро не отыщем другую переправу, то двигаться вперед станет очень тяжело.
— Верно. — Казалось, Саркис съежился, словно надутый свиной пузырь, проткнутый булавкой. — Победа, которая ничего нам не дает, не стоит потраченных на нее усилий.
— Я думаю так же. Уж лучше бы мы остались в столице и начали кампанию весной, а не оказались вынуждены прервать ее на середине, как сейчас. Так что давай разобьем лагерь, окажем помощь раненым и решим, что делать дальше.
— Это во многом зависит от того, что выяснят разведчики, — заметил Саркис.
— Знаю, — сказал Крисп, стараясь сохранить оптимизм. — Может, фанасиоты и не успели разрушить все мосты на несколько миль вокруг.
— Может быть, — с сомнением произнес Саркис. Крисп тоже в этом сомневался.
Он сохранил бы больше надежд, если бы выступил против каких-нибудь взбунтовавшихся крестьян. Но Ливаний уже показал себя умелым профессионалом, и не стоит рассчитывать, что он не предусмотрит столь очевидный маневр.
Крисп решил выбросить из головы мысли о будущем — все равно он не может даже строить планы, пока не вернутся разведчики с нужной информацией. Он медленно поехал через армию, хваля солдат за то, что они хорошо сражались, и поздравляя их с победой. Солдаты тоже не были болванами и сами понимали, что добились в бою гораздо меньшего, чем могли. Тем не менее Крисп, насколько смог, представил исход сражения как успех: