Раткис, доселе молчавший, решился заговорить:
— Слов нет, условия справедливы, лорд принц. И более чем: ведь вы могли бы привести с собой настоящую армию, а не просто охрану, и силой навязать нам мальчишку. Но иногда, когда Байтон вещает через Сивиллу, значение его слов становится ясным лишь очень не скоро. Жизнь не всегда бывает проста. Что мы станем делать, если и в нашем случае все окажется сложным?
Джерин едва сдержался, чтобы не схватить его за руку и не поклясться ему в вечной дружбе только за то, что он признавал само существование некоей неопределенности в мире. Для большинства людей в северных землях все делилось на черное или белое. В каждом явлении они усматривали либо нечто хорошее, то есть совершенное, либо плохое, то есть мерзкое донельзя. Лис же полагал, что такой взгляд на жизнь слишком прост, а простота отнюдь не всегда является средоточием всех достоинств.
— Вот что я придумал, — сказал он вслух. — Если кто-то решит, что прорицание Сивиллы имеет несколько значений даже при самом пристальном рассмотрении, тогда мы разделимся. Четверо вас с одной стороны, и Дарен, Вэн, леди Силэтр и я — с другой. Тот, кто соберет больше сторонников из нас восьмерых, будет иметь решающий голос.
— А если мы все разделимся поровну? — спросил Отари.
— Четверо с вашей стороны против четверых с нашей, ты хочешь сказать? — уточнил Джерин.
— Это кажется вполне вероятным, — ответил Отари.
Лис собирался было ответить, но Дарен опередил его, впервые заговорив глубоким мужским баритоном, а не подростковым ломающимся тенорком.
— Тогда мы сразимся, и острая бронза покажет, чье право сильнее.
— Я хотел сказать то же самое, — подхватил Джерин, — но мой сын, внук Рикольфа… напоминаю вам еще раз… выразил мою мысль лучше, чем я сумел бы.
Он не добавил, что война с вассалами Рикольфа нужна ему так же, как вспышка чумы в деревне близ Лисьего замка.
— Если мы начнем войну, то Араджис Лучник… — стал возражать было Вачо.
— Нет, Араджис Лучник вам не подмога, — оборвал его Джерин. — О, конечно, Араджис может вздумать сразиться со мной за обладание землями Рикольфа, но он это сделает не ради вас, и вам от этого лучше не станет. Я разобью вас раньше, чем его люди проникнут так далеко на север, обещаю. Медведь и длиннозуб вполне могут драться за труп оленя, но кто из них победит, последнему уже не важно, потому что он мертв.
Хилмик Бочарные Ножки, услышав это, нахмурился.
— Я говорил, что так все и будет. Лорд принц приедет и примется нам угрожать.
— Боги свидетели, я сделал все возможное, чтобы не угрожать вам, — вскричал Джерин, с силой хлопнув себя по лбу. Он обычно так делал, чтобы произвести впечатление вышедшего из себя человека. Но сейчас ему и впрямь не хватало лишь малости, чтобы обрушить на оппонентов свой гнев. — Мы могли просто захватить это поместье, как чуть ранее сказал Раткис. Вы это знаете, я это знаю. Даже любая безмозглая одноглазая собака, роющаяся в мусоре на берегу Оринийского океана, и та это знает. Вместо войны я предложил, чтобы наш спор разрешил Байтон. Если и это вас не сможет удовлетворить, я предложил еще один способ найти выход из ситуации. Ну а если вам не указ ни пророчества бога, ни суждения стремящихся уладить дело миром людей, почтенные бароны, то вы очень рискуете своими дубовыми головами.
Внутренний двор Рикольфа погрузился в тишину, подобную той, что наступает после удара грома. Отари нервно захихикал.
— Ну что ж, если бог будет добр, он даст нам ясный ответ на наш вопрос. И тогда нам не придется более ни о чем беспокоиться.
Джерин тут же взял его слова в оборот.
— Значит, вы согласны, все четверо, покориться мнению Байтона?
Один за другим вассалы Рикольфа закивали. Отари кивнул первым, Хилмик — последним, причем с таким видом, будто ему ненавистно подобное движение головы. Раткис Бронзолитейщик сказал:
— Йо, мы согласны. И дадим любую клятву, которую вы потребуете, подтверждающую наши слова, а потом вы дадите ту, что потребуем мы.
— Да будет так, — ответил немедля Джерин.
Из всей четверки Раткис представлялся ему наиболее благоразумным. Хилмик и Вачо сначала говорили, а потом думали, если вообще утруждали себя последним. По поводу Отари он не мог точно определиться. Вероятно, это означало, что Отари, по возможности, всегда был себе на уме, хлопоча лишь о собственных интересах.
— Да будет так, — повторил Отари, — а теперь давайте отужинаем. Возможно, положение покажется лучше после мяса и хлеба.
— Почти все кажется лучше после мяса и хлеба, — согласился Джерин.
У Рикольфа всегда хорошо кормили, можно даже сказать отменно, и его смерть не повлияла на заведенный порядок, то есть на кулинарное рвение поваров. Наряду с тушеной говядиной и жареной дичью они приготовили вареных лангустов, жареную форель и запеченных в панцирях черепах. Кроме того, было много плотного хлеба, прекрасно впитывавшего любой мясной соус, а также скалионы и головки душистого чеснока для приправ. Правда, в сотый, а может, и в тысячный раз Джерин пожалел об отсутствии перца, однако пожаловаться на предложенное угощение он никак не мог.
Его люди, а также те воины, что находились в вассальной зависимости от Рикольфа или от его главных вассалов, заполнили зал. Они неплохо ладили между собой, даже после того, как слуги в который раз наполнили их пивные кружки. Некоторые из солдат Джерина и Рикольфа сражались бок о бок в давнишних войнах. И после ночи оборотней — против чудовищ, а также в четырехсторонней неразберихе, долгое время раздиравшей земли Бевона. Если бы им пришлось драться друг против друга, они были бы не очень этому рады.
Но это не означало, что они не стали бы этого делать. Пэрол Горошина сказал:
— Если лорд принц отдаст приказ, мы раздавим вас, парни. Как тараканов. Мне это не очень-то по душе, но тут ничего поделать нельзя.
— Если вас не отгонят обратно на ваши земли, где вам и место, — сказал малый, сидевший рядом с ним, один из солдат Рикольфа. У него была такая осанка и такой внушительный вид, что любой благоразумный человек не стал бы ему докучать.
У Пэрола между тем имелось много достоинств, но благоразумие в их число не входило. В прошлом одно из чудовищ отхватило значительную часть от его ягодицы. Джерин порой даже подумывал, а не отразилась ли манера сидеть набекрень и на его мозгах. Потом решил, что это вряд ли. Пэрол и до того несчастного случая не отличался большим умом.
— Никто в этой зале не хочет ни с кем воевать, — громко сказал он, молясь, чтобы Пэрол придержал язык за зубами. — Если бы мы хотели драться, уже началась бы резня. Я всегда считал Рикольфа своим другом, а его людей — своими союзниками. Да будет на то воля отца Даяуса, чтобы мои люди и люди этого поместья всегда оставались друзьями.
— Верно, говоришь, — сказал Раткис Бронзолитейщик и в знак согласия поднял свою пивную кружку. Джерин был рад выпить с ним.