— Я его ненавижу, — прорычал Фердулф. — Я всегда теперь буду его ненавидеть. Пусть лучше не показывается поблизости, иначе он пожалеет… ох как пожалеет!
— Тише, — пытался успокоить малыша Лис. — Тише. Ты не должен так говорить о своем отце, кто бы он ни был. Тем более что он бог.
— Мне наплевать, кто он, — ответил Фердулф и расплакался снова. — Я расквитаюсь с ним за его равнодушие, даже если это будет последним, что я сделаю в жизни.
— Если ты попытаешься, то, скорее всего, так и будет, — счел нужным предупредить его Джерин.
Фердулф не обратил на предупреждение никакого внимания. Маленький полубог продолжал рыдать так, будто сердце его могло вот-вот разорваться. Вернее так, будто оно уже разорвалось. Стражи, охранявшие вино, смотрели на него во все глаза. Будучи подданными Лиса, они знали Фердулфа и никак не ожидали от него подобного проявления слабости, столь же невероятного в их понимании, как если бы вдруг лорд Джерин ушел в четырехдневный запой и принялся лапать всех встречных крестьянок.
Джерин тоже смотрел на Фердулфа. И через миг сделал то, что сделал бы для любого другого плачущего ребенка.
Подошел к нему, присел рядом и обнял. При этом он понимал, что, возможно, делает глупость. Как и любой плачущий ребенок, которому не хочется, чтобы его утешали, Фердулф мог выкинуть что-либо не особо приятное. И в отличие от любого плачущего ребенка, он мог сопроводить свою выходку вещами весьма опасными для того, кому взбрело в голову его утешать.
Но все, что он «выкинул», так это обвил своими ручонками шею Лиса и ревел, пока не наплакался всласть. Когда всхлипывания уступили место сопению и икоте, Джерин сказал:
— Почему бы тебе теперь не пойти к своему одеялу? Думаю, что здесь, возле вина, этой ночью ничего больше не произойдет.
Он искренне надеялся (правда, отнюдь не был уверен), что так оно и будет.
— Ладно, — сказал Фердулф. — Но я отомщу. Вот увидишь.
И он пошел прочь. Ростом малыш не дотягивал и до пояса взрослого человека, зато решимостью обладал такой, какой могли похвастать (или надеялись когда-либо хвастнуть) очень немногие взрослые люди.
Лис выпрямился, морщась от неприятного похрустывания в коленях, и взглянул на стражей, смотревших вслед Фердулфу.
— Чем меньше вы будете обсуждать то, что здесь произошло, тем лучше для вас, — сказал он. — Чем лучше для вас, тем лучше и для меня. Это ясно?
— Да, лорд король, — хором ответили караульные.
Возвращаясь к своему одеялу, Джерин все сильнее утверждался в мысли, что тайна все же раскроется. Но ему, можно считать, повезло, что Маврикс не поднял на ноги весь лагерь, ибо любой род суматохи всегда весьма нравился этому ситонийскому богу.
Он лег. Как теперь забыться, когда в душе такой кавардак, даже если не вспоминать о совершенно павшем духом Фердулфе? Он посмотрел вверх — на звезды и луны. Тайваз и Эллеб переходили от полноты к третьей четверти убывания, причем Эллеб, поднявшаяся после Тайваз, уже сияла на юго-востоке. Восход был не за горами. Джерин кивнул. С его всегдашним везением едва он успеет уснуть, как солнце тут же покажется из-за горизонта. Разумеется, так оно и случилось.
Райвин Лис подбоченился, демонстрируя возмущение. О, он умел разыгрывать возмущение, как, впрочем, и невинность, какой могли позавидовать и грудные младенцы… он частенько прятался за масками разного рода. Однако в этот раз Лис готов был поспорить, что по крайней мере большая часть гнева Райвина не являлась спектаклем.
— Ты пил вино, не позвав меня? — спросил Райвин так требовательно, словно не мог представить себе более гнусного и отвратительного поступка.
Джерин помотал головой.
— Я не выпил ни капли, — ответил он. — Пил Фердулф. И разумеется, Маврикс появился. Ты что, вправду хочешь повидаться с этим богом еще раз? Думаешь, он тоже хочет повидаться с тобой?
Райвин отмахнулся томным движением кисти, принятым у южан за Хай Керс.
— Вино поглощали, а я его даже и не пригубил? Я нашел его, я привез его в лагерь, я…
— Пускал по нему слюнки, как старый развратник по юной девственнице, — перебил его Джерин. — Ты ведь это собирался сказать?
— Ну… возможно я бы выбрал другие слова, однако образ оставил бы, — сказал Райвин, с мечтательностью во взоре. Еще одна маска, им практикуемая… и нуждавшаяся в дополнительной практике. — Но, лорд король, в отличие от погрязших в пороках развратников я целомудренно обходился без вина на протяжении пятнадцати лет, а теперь, когда оно уже лишилось девственности, как ты можешь жалеть его для меня?
— Мне не следовало использовать против тебя эту речевую фигуру, — сказал Джерин. — Я должен был сообразить, что ты перевернешь в ней все с ног на голову и обратишь ее против меня.
Теперь лицо Райвина лучилось самодовольством. Эта мина не нуждалась в какой-либо отработке, она возникала естественным образом.
— Ты не можешь отказать мне в логике, — объявил он.
Джерин кивнул.
— Ты прав. Я не могу отказать тебе в логике, — признал он. — Но я все равно откажу тебе в том, чего ты просишь. А также и себе, и Вэну, и Араджису, и всем остальным. Если Маврикс явился на зов Фердулфа, вполне вероятно, что он явится снова, а мне этого совсем не хочется.
— Но это несправедливо! — вскричал Райвин. — В этом запрете нет даже малой рациональной крупинки.
— Да? — спросил Джерин. — И что же?
Райвин сердито уставился на него. Джерин ответил ему тем же, но смотрел абсолютно бесстрастно. Чему-чему, а игре в гляделки он обучился. С тем же Райвином, с Фердулфом, со своими чадами, с Фанд и со многими прочими. Миг-другой, и Райвин опустил взгляд. Без малейшего намека на улыбку Джерин сказал:
— Давай-ка готовься к выступлению. Мы еще не покончили с имперской армией, знаешь ли. Даже близко к этому не подошли.
И Райвин пошел прочь, каждым изгибом своего тела выражая немой укор. Дагреф, стоявший рядом и слышавший их разговор, заметил:
— Он все равно, знаешь ли, попытается добраться до бурдюков.
— И солнце завтра опять взойдет, — устало согласился Джерин. — Скажи мне что-нибудь, до чего я сам не додумался бы. Он не лез к вину все это время лишь потому, что никто другой тоже не мог до него добраться. А теперь, когда Фердулфу это удалось…
— Но Фердулф — полубог, да к тому же сын бога вина, — возразил Дагреф. — Разве Райвину не внятна разница между ним и собой?
— Единственное, что ему внятно, это его жажда, — ответил Джерин. — Мне она тоже добавляет головной боли, но я мало что могу сделать. Лучшее, что я могу предпринять, чтобы держать этого выпивоху подальше от сока сладкого винограда, это занять его настолько, чтобы ему некогда было задумываться о вине.
Поэтому он и выслал Райвина в дозор с парочкой эскадронов его верховых. Каков бы ни был Райвин по многим позициям, никто не мог обвинить его в тупости. Он сразу сообразил, что с ним творят и зачем, а потому бросил на своего приятеля Лиса кислый взгляд. Но поскольку приказ был абсолютно разумен в стратегическом смысле, ему ничего не оставалось, как повиноваться.