— Ну ладно, испугал, сиди уж тогда, Кеглюн-Наглюн… Только держись подальше от лезвия, чума неуемная.
— Блоктли, пошли по ягоды!
— Великие Сезоны, чего еще тебе вздумается? Какие тебе ягоды вдруг понадобились?
— Сла-адкие ягоды любит Кеклюн.
Груб и Лог-а-Лог Гренн сидели под навесом, потягивая землероечное пиво и посмеиваясь над спорящей странной парочкой.
— Надо же, как этот малыш гнет в баранку нашего железного лорда, — заметил Груб.
Гренн подлила одуванчиковой лопуховки себе и Гурту.
— Лорд Броктри рассказал мне о своих снах. Сдается, крупные неприятности происходят в Саламандастроне.
Дотти потягивала охлажденный в реке напиток.
— Может быть, так оно и есть. Ведь лорды барсуки не такие, как мы. Они отмечены судьбой и видят странные вещи.
Вождь землероек сидела, закусив губу, и неподвижно глядела перед собой. Груб потянул ее за лапу:
— Скажи, Гренн, ты ведь хочешь идти с нами, так?
Она встала и выпрямилась:
— Землеройкам Гуосим пора чем-то заняться. Еда, борьба, споры… Мы слишком засиделись на одном месте.
Нам необходимо какое-нибудь дело. Если вы нас возьмете, мы пойдем с вами.
Все четверо хлопнули лапами, а Гурт пошевелил когтями и вежливо спросил:
— Извините мое невежество, Гренн, почему вы называете своих землероек Гуосим?
Гренн с удовольствием пояснила:
— Так называется партизанский союз землероек. Меня называют Лог-а-Лог, потому что это титул всех племенных вождей землероек. Мы — бродяги и отважные воины, всегда помогаем добрым зверям бороться со злом. Все землеройки Гуосим также дают присягу помогать друг другу в бою.
— Вы хорошие товарищи, Гуосим, — кивнул Гурт.
Вернулся лорд Броктри. В обеих лапах он держал кучу маленьких жестких груш, которые ссыпал наземь, прежде чем ссадить с себя Кеглюна. Барсук вздохнул:
— Ягод не нашли, но этот маленький Обнаглюн заметил дикие груши, сладкие, но жесткие как камень. Заставил все-таки набрать!
Кеглюн уселся на лапу Броктри:
— Ничего, землойки холошо готовят.
Гренн подобрала и попробовала грушу.
— Малыш прав. У нас остались сладкие каштаны с прошлой осени. Если их приготовить с этими грушами, получится очень вкусная фруктово-ореховая смесь. То, что надо в дальнем походе.
Броктри обрадовался решению Гренн присоединиться к нему и сразу же изменил планы:
— Ну, тогда нечего тут рассиживаться. Я за то, чтобы свернуть лагерь и с утра отправиться в путь.
Груб возразил:
— Эй, на палубе, суши весла! Ты голосуешь за уход. А здесь я, Гурт, Дотти, Гренн и сотня землероек. Если мы захотим еще денек-другой поотлеживать бока, то у нас, пожалуй, больше голосов.
Глаза лорда Броктри ясно говорили, что его не так легко уломать. Взмахнув своим боевым мечом, он всадил клинок в землю.
— А сейчас я объясню правила голосования. Один лорд барсук имеет сто голосов, его меч несет в себе еще сто. С этим ты согласен, друг?
Груб перевел глаза с меча на лорда. Солнечный свет отражался от меча и играл в глазах барсука, придавая им жутковатое выражение. Груб несколько нервно улыбнулся своему большому другу:
— Против большинства голосов никак не возразишь. Голосование окончено, так? Завтра утром и снимаемся.
15
Дикие вопли Резвого разбудили белок. Юкка сердито протерла глаза и решительно направилась к пляшущему зайцу. За ней поспешала Руро. Юкка вложила камень в пращу.
— Кажется, пора навсегда успокоить этого длинноухого крикуна.
Руро положила лапу на плечо атаманши:
— Может, лучше его пожалеть, чем сердиться на старого дурака. Он с голоду совсем свихнулся. Резвый, приляг, друг. Я тебе корешков наковыряю, погрызешь, а?
Но заяц продолжал свои прыжки.
— Какие корешки! Думаете, я свихнулся? Гляньте-ка, гляньте! Вон там, во, во!
Руро всмотрелась в светающую даль. Она увидела стволы и кроны.
— Ну да, деревья. Приятно, конечно… Тень…
Резвый в нетерпении снова подпрыгнул.
— Деревья? Лопухи вы косматохвостые! Знак, знак из проклятых стихов! — вот что там говорится! Ваши молодые глаза должны видеть лучше моих. И… с голоду я почти ничего не различаю, рябит в глазах… голодное усыхание глаз, болезнь такая… Но я все равно вижу знак, во!
Юкка призвала зайца к порядку:
— Тогда прекрати куролесить, как пьяная жаба, и по кажи его нам.
Старый заяц покосился на заряженную пращу и несколько поутих.
— Вон там, смотрите вдоль моей вытянутой лапы. Ну, теперь видите две высокие серебристые ели, а? Все нижние ветви срублены, а вверху в развилках укреплен по перечный тонкий ствол, во…
Юкка кивнула:
— Да, теперь вижу.
Заяц хлопнул себя по лбу.
— Спасибо усам моего дедушки! А не кажется ли вам, что эта поперечина не случайно там оказалась? Ну, еще поднапрягите мозги, белки! Это же буква «Н»1. И она означает: «ЗАЯЦ». Гром и молния, доходит до вас наконец?
— Ну, хорошо, хорошо. Я очень рада, что ты знаешь, как ты называешься, — сухо откликнулась Юкка. — Руро, сворачиваем лагерь, снимаемся и следуем к этому знаку сразу же, сейчас.
Заяц посеменил за ними, бормоча:
— Счастье, что он не белка. Как бы он выгибал деревья по форме первой буквы слова «белка»? Ох, желудок у меня сейчас приклеится к позвоночнику и больше не отклеится. Ох-ох, совсем я усох!
К счастью, старый заяц совсем не усох, и утро еще не превратилось в полноценный день, когда они подошли к деревьям. Груд задумчиво уставился на гигантский знак. Зато Резвый увидел на поляне съедобную черемшу и рванул к еде, сметая всех на своем пути. Он ел, ел и ел. Потом приступил к колокольчикам, фиалкам, цикорию и наткнулся на небольшую яблоню. К белкам он вернулся уже к полудню, обнаружив их спящими в тени деревьев. Резвый, выпучив глаза, подошел к отдыхающему отряду, все еще жуя яблоки. Кислый сок стекал по щекам и капал с усов.
Он хлюпал, чавкал, плевался черенками и листочками.
— Спите, да? Я бы тоже, пожалуй, прикорнул, во…
Он присел, как бы нехотя растянулся — и мгновенно заснул.
Когда Юкка проснулась, тени уже удлинялись. Она растолкала Руро и Беддла.
— Надо бы до вечера еще продвинуться. Куда теперь?