– Понятно, – отозвался Иштван более-менее честно. – Но если так, сударь, то почему вы сразу не намотали позеленевшую проволоку?
Глаза Боршоша, зеленые, как медная патина, слегка расширились.
– А ты не дурак, да? – с некоторым удивлением промолвил чародей. – На моем жезле была обычная обмотка, потому что я работал на озерах. А еще потому, что меня, как я уже говорил, перебросили сюда в страшной спешке и я не успел подготовить все, как следует.
«А еще, если меня нюх не подводит, ты надеялся, что и так сойдет». Но этого Иштван вслух не произнес. Единожды испытав терпение Боршоша, он не надеялся, что насмешка сойдет ему с рук дважды.
Чародей снова ткнул рогулькой в сторону обуданских лодчонок и кивнул, будто доказал этим что-то. Потом он снова принялся корябать что-то в блокноте.
– Так я и думал, – пробормотал он себе под нос. – Поправка достаточно велика, чтобы принимать ее во внимание.
– Тогда хорошо, что вы этим занялись, сударь, – заметил Иштван.
Чародей уставился на него, будто только что вспомнив о своем помощнике.
– Чародейское ремесло не то что плотницкое, солдат, – промолвил Боршош. – Если не подгонять приемы, которыми пользуешься, под местность, то и результата не получишь. Мне лично кажется, что от места к месту меняются сами законы волшебства.
– Как так может быть? – изумился Иштван. – Закон есть закон, верно?
Боршош целился своей рогулькой в очередную рыбацкую лодочку и ответил не сразу.
– Плотник работает с предметами, – проговорил он наконец. – А волшебник – с силами, и некоторые силы наделены собственной волей. Если не станешь держать это в уме, то на чародея ты, может, и выучишься, но долго не продержишься. Долго к твоей вдове и в твой клан соболезнования будут приходить – экое с тобой несчастье приключилось…
– Понятно, – снова ответил Иштван.
Понятно ему было, что чародей выставляет свое ремесло более тяжелым и опасным, чем на самом деле. Того же можно было ожидать от плотника или кузнеца. Или от солдата, который хвалится своими подвигами перед шпаками. Иштван-то прекрасно знал, как ужасающе скучна по большей части солдатская жизнь.
Только крестьяне никогда не приукрашивали тяготы своей судьбы. Иштван вырос в деревне и понимал – почему. Что бы ни рассказывал земледелец о своей участи, слова не могли передать, как тяжек его труд.
Боршош уставил рогульку точно на запад.
– Ищете лодки за горизонтом? – спросил Иштван, заметив, что рыбацких суденышек в той стороне не видно.
– Точно. – Голова чародея закачалась вверх-вниз, как рогулька в его руке. – Я ощущаю в той стороне корабли – дальше, чем могу видеть, – но все они движутся так же, как рыбацкие лодки передо мной, так что волноваться из-за низ не стоит. Если бы они направлялись прямо на остров с запада, я бы поднял тревогу.
Иштван указал на кружащего в небесах дракона.
– Они тоже несут стражу, – заметил он.
Недолгое общение с драконами заставляло солдата испытывать определенное сочувствие к летчикам. Он задумался: направили Боршоша на Обуду оттого, что тот может принести пользу, или просто какому-то умнику на большой земле забрела в голову мысль.
– Пускай несут, – согласился лозоходец. – От них своя польза, от меня своя. Они ничего не увидят ночью, а я могу ощутить угрозу в любой час. Когда начнутся зимние бури, днем от драконов тоже будет немного проку. Я могу работать в любую погоду.
– А… – выдавил Иштван, ухитрившись в один звук уложить «Может, от него и правда будет польза». Боршош рассмеялся. Иштван стыдливо потупился – он не думал, что перевод окажется столь очевиден.
– В Соронге, – заметил он, пытаясь загладить вину, – есть одно местечко – я про деревню, а не про холм, – где очень славные девочки. Если хотите, могу показать.
– В первую очередь – долг, – промолвил Боршош сурово, точно был истинным дьёндьёшским воином, а не колдуном, получившим капитанские нашивки, только чтобы командовать простыми солдатами вроде Иштвана. – В первую очередь – долг. А как его исполним…
Пекка нацарапала очередное уравнение. Неотвратимая логика математики делала очевидным следующий шаг еще до того, как чародейка нанесла на бумагу очередную формулу. Она и не стала ее записывать. Вместо этого Пекка глянула в окно на пляшущие на ветру снежные хлопья. Перед мысленным ее взором стоял не очередной шаг пути, а конечная его точка.
– Все сходится, – выдохнула она. – Если докопаться до корней, до самых корней мира, вся магия оказывается единосущна.
Доказать это она не могла. Пока – нет. И не знала даже, сумеет ли отыскать доказательство. Одно дело – понимать, куда ведет цепочка уравнений, и совсем другое – отыскать каждое звено в ней. Даже если путь отыщется, Пекка не могла быть уверена, что в конце его отыщется что-то путное. Волшба, над которой трудился Лейно, была прикладной, практической, определенной; все разработки ее супруга и его товарищей тут же шли в дело.
Но Пекка не могла отделаться от ощущения, что, если ей удастся докопаться до корней в своих теоретических изысканиях, новой моделью бронепопонок для бегемотов результат не ограничится. Чародейка скривила губы. Этого она тоже не могла доказать. А без доказательств все остальное – пустые раздумья.
Пекка осознала внезапно, что зубы ее стучат. Это кое-что доказывало – что она большая дура. Это же надо было так глубоко задуматься над вопросами теории волшебства, чтобы замерзнуть мало не до смерти! Поднявшись, она набрала в совок угля и заново разожгла печку в углу кабинета.
Комната едва успела прогреться чуть-чуть, когда в дверь постучали. Грубо возвращенная к реальности, Пекка хлопнула себя ладонью по лбу.
– Лейно меня убьет! – воскликнула она, вскакивая на ноги.
И действительно, ее муж стоял за дверью. Бить жену Лейно не стал – такое поведение пристало бы ункерлантцу или альгарвейцу (хотя последний, без сомнения, наденет перчатки, прежде чем бить женщину), – ограничившись куусаманским аналогом – суровым взглядом.
– Ты забыла, что у твоей сестры сегодня прием? – поинтересовался он.
– Ага, – призналась Пекка, понадеявшись, что муж без слов поймет, как ей стыдно. – Не выношу, когда начинаю вести себя, словно рассеянный чародей из анекдота! Но раз уж ты вспомнил, я уверена, что мы не опоздаем. Дай только накидку возьму.
Умиротворенный Лейно почти не бурчал, пока они шли по городку каянского городского колледжа и добирались становым караваном до ближайшей к их дому остановки. Сугробы не мешали двигаться вагонам. Для настоящих буранов время еще не пришло. Глубокой зимой с юга порою наносило столько снега, что заносы достигали крыш караванных вагончиков.
Поднимаясь по крутому склону к дому Элимаки, чтобы забрать Уто, Пекка старалась не вспоминать, что бураны скоро начнутся.
– Слава силам горним, наконец-то! – воскликнула Элимаки, когда они с Лейно появились на пороге.