– Давно ждешь?
– Я прибыл час назад.
Официально Эларио отправился на охоту в дальний заповедник – об этой его страсти знала вся Адорния. Но лишь самым доверенным людям было известно, что в любимых своих угодьях Хирава не появлялся уже три года. Егеря загоняли добычу и готовили «трофеи», которые позже представлялись публике. А сам лорд перемещался в Кобрию, используя магический телепорт: в укромном уголке Трех Вершин был разбит малюсенький сад – адорнийские растения на адорнийской же, специально привезенной земле, и именно в это место попадал Хирава из своего замка, затрачивая на путешествие считаные минуты.
– Сколько ты пробудешь со мной?
– Если у нас получится, то целую вечность.
– У нас получится, Эларио, я верю.
– Должно получиться, Агата, должно.
Хирава был типичным адорнийцем: орлиный профиль, смуглая кожа, черные, как смоль, волосы… Когда-то черные, поскольку Эларио, как и все адорнийцы, испытывал непонятную доктам тягу к пестрым краскам и броским одеждам, а потому на длинной его шевелюре черные пряди перемежались желтыми и красными. Зеленый кафтан князя был богато украшен золотой вышивкой, на шее болтался пестрый платок, а пальцы едва виднелись под перстнями с крупными камнями. По адорнийским меркам Хирава выглядел блестяще, однако стильная Агата с большим трудом подавляла желание назвать его ихтирским попугаем.
– Я перепроверил заклинание и убежден, что ошибки нет.
– Ты великий маг, Эларио, но наши последние неудачи связаны не с твоими ошибками, а с тупостью ученых.
– Они не тупые, Агата, просто среди них нет такого же гения, каким был Безвариат.
– Не нужно вспоминать это имя.
– Мы всегда будем его вспоминать.
Они стояли у порога, готовились к последнему эксперименту, в успех которого верили все, но Сотрапезник сломался, бросился на скалы, успев перед смертью что-то изменить в сложнейшем механизме Праймашины. И лишь сейчас кобрийские ученые осторожно заявили, что неисправность, возможно, устранена.
– Я до сих пор не понимаю, что толкнуло Безвариата на предательство, – вздохнула Агата.
– Он перестал верить, – пожал плечами адорниец.
– Он был ученым, он принял идею Праймашины как вызов своему мастерству и должен был довести дело до конца.
– Он перестал верить, – повторил Эларио. – Не в себя, а в наше дело. Когда он понял, что Праймашина изменит мир, то испугался последствий.
– А ты?
– Я – лорд, – с гордостью ответил Хирава. – Я тщательно обдумываю свои решения, а после иду до конца.
– Наверное, поэтому я тебя и люблю.
– У меня много других достоинств, – напомнил адорниец.
– И каждое из них заставляет меня трепетать.
Эларио увидел то, что хотел видеть – искренность, а потому самодовольно улыбнулся и вновь поцеловал Агату.
Сумрачный коридор, стены которого представляли собой грубо отесанную скалу, вывел их в обширный подземный зал, вырубленный рядом с прайм-озером и полностью отданный под уникальный механизм, строительство которого продолжалось три долгих года. Леди Кобрин видела его сотни раз, иногда он ей даже снился, но всякий раз, оказываясь здесь, Агата задерживалась у входа и внимательно, с надеждой и гордостью оглядывала свою Праймашину.
Свое будущее.
И будущее всего мира.
Огромный зал, ярко освещенный многочисленными прайм-светильниками, был полностью уставлен шкафами, внутри которых находились хитроумные устройства, и открытыми механизмами, слишком большими, чтобы спрятать их под кожух. В установленных над мощными нагревателями медных чанах пузырились разноцветные растворы – ученые готовили смесь для эксперимента. Некоторые из чанов оставались открытыми, над ними клубились облака пара, из остальных, закрытых, смесь подавалась в перегонные кубы или осадители, чтобы последовать дальше, вновь смешиваясь и вновь разделяясь. А потому по всему залу были проложены трубы – для чистого прайма, что подавался из озера, и смеси, финальное смешивание которой происходило в шести металлических баках и одной гигантской прозрачной колбе, установленных в центре зала.
Восемь труб сходились в крышке большого стеклянного куба, внутри которого располагалась напоминающая пятиконечную звезду конструкция, к лучам которой был привязан обнаженный мужчина.
Жертва. Главный аккорд придуманного Хиравой и Сотрапезником делания.
Пол у куба отсутствовал, под ногами несчастного уходил вниз раструб толстенной трубы, соединенной с объемистой цистерной.
– У нас все готово, леди Кобрин, можно начинать.
Иероним Вик, руководитель группы ученых, что жили при Праймашине уже три года, изрядно нервничал: то и дело потирал потные ладони и старательно отводил глаза, не рискуя встречаться с Агатой взглядом. До смерти Безвариата Иероним выглядел молодцом: превосходный исполнитель, умело и в точности реализующий замыслы гения. До смерти Безвариата претензий к Иерониму не было, но теперь… Теперь несчастный Вик нежданно-негаданно превратился в ответственного за конечный результат руководителя, и блеск его изрядно померк.
– Вы уверены? – прохладно поинтересовалась леди Кобрин.
– Насколько мы можем судить…
– Понятно. – Агата резко оборвала Иеронима и посмотрела на адорнийца: – Они не уверены.
– Я бы удивился, услышав обратное. – Хирава удостоил ученого высокомерным взглядом. – Безвариат был гением, а они – подмастерья. Случись что со мной, даже лучший ученик не смог бы продолжить дело.
– Все, что от них требовалось, – восстановить машину, которую они сами собрали.
– Под руководством Сотрапезника.
– Но ведь они не слепые!
– Так давай посмотрим, что у них получилось. – Адорниец жестом отправил Иеронима к рабочему месту и улыбнулся Агате: – Приступаем!
– Удачи.
– Спасибо.
Лорд прошел вдоль машины, бросая презрительные взгляды на пыхтящие механизмы – будучи настоящим адорнийцем, Хирава терпеть не мог технику, – поднялся на металлическую площадку, что была установлена напротив стеклянного куба, вздохнул, сосредоточенно изучая распятого человека, и кивнул. Несчастный Иероним потной рукой потянул за главный рычаг.
Праймашина загудела. В ноздри ударил запах прайма, машинного масла, водяного пара и кучи других испарений, что составляли гремучую смесь Безвариата. Завертелись колеса, зашипели насосы, и по трубам побежал раствор.
Агата ухватилась за поручни.
– Началось.
Получится или нет – сейчас не важно. Агату захватил процесс, величественная работа невозможной, нереальной, но существующей машины.
– Началось!
Прайм бежит из озера, но не только к кубу – прайм есть в каждом растворе, в каждой смеси, прайм разбегается по залу, всасывается в огромные емкости, изменяется, вступая в реакцию с веществами Безвариата, меняет цвет и заставляет машину гудеть все более тяжело, надрывисто.