Я могу, впрочем, подкрепить доказательство того, что забывание сновидений является результатом сопротивления при помощи demonstratio ad oculos. Один пациент сообщает, что ему что-то снилось, но что он бесследно забыл сновидение. Я приступаю к анализу, наталкиваюсь на сопротивление, разъясняю кое-что пациенту, помогаю ему советами и увещаниями примириться с какой-то неприятной ему мыслью. Едва это ему удалось, как он восклицает: «А я теперь вспомнил, что мне приснилось!» То же сопротивление, которое мешало ему в эти дни работать, заставило его и забыть сновидение. Я помог ему преодолеть это сопротивление и в то же время вспомнить сновидение.
Точно так же и пациент, достигнув известного пункта работы, может вспомнить сновидение, виденное им три, четыре и более дней назад и сразу же позабытое.
Психоаналитический опыт дает нам и другое доказательство того, что забывание сновидений зависит гораздо больше от сопротивления, чем от той большой пропасти, которая разделяет состояние сна и бодрствования, как полагает большинство авторов. Со мной, как и с другими аналитиками, а также и с пациентами, пользующимися лечением психоанализом, случается нередко, что мы, проснувшись благодаря сновидению, тотчас же вслед за этим в полном обладании своей мыслительной деятельностью приступаем к толкованию сновидения. Я лично в таких случаях не успокаивался до тех пор, пока не разъяснял вполне своего сновидения; тем не менее бывало нередко, что по пробуждении я так же забывал толкование сновидения, как и его содержание, хотя и сознавал превосходно, что мне что-то снилось и что я истолковал свое сновидение. Значительно чаще сновидение уносило в забвение и результат толкования, прежде чем духовной деятельности удавалось зафиксировать сновидение в памяти. Между этим толкованием и бодрствующим мышлением нет, однако, той психической пропасти, которой исключительно исследователи пытаются объяснить толкование сновидений. Если Мортон Прэнс (105) возражает против моего толкования забывания сновидений, что это лишь специальный случай амнезии диссоциированных душевных состояний и что невозможность применить мое толкование этой специальной амнезии к другим типам последней доказывает его непригодность и для разрешения его ближайших задач, то этим он напоминает лишь читателю, что он во всем своем исследований таких диссоциированных состояний никогда даже не пытался дать динамическое объяснение этих явлений. Иначе он заметил бы, что оттеснение, а также и вызываемое им сопротивление представляет собой причину как этих диссоциаций, так и амнезии их психического содержания.
То, что сновидения столь же мало забываются, как и другие душевные акты, и что в отношении их фиксации в памяти они должны быть поставлены наравне с другими психическими функциями, показывает мне наблюдение, которое я сделал при написании этого сочинения. У меня было записано очень много собственных сновидений, которые я в свое время по разным причинам почти или совсем не подвергал толкованию. Некоторые из них год или два спустя я попытался истолковать с целью раздобыть материал для иллюстрации своих утверждений. Эта попытка во всех без исключения случаях мне удавалась; я готов утверждать, что это толкование было легко в течение долгого времени спустя, в течение которого сновидения были свежими переживаниями; я могу объяснить это тем, что я с тех пор преодолел различного рода сопротивление, оказывавшее в то время тормозящее действие. При таких последующих толкованиях я сравнивал тогдашние результаты мыслей, скрывающихся за сновидениями, с нынешними, значительно более богатыми содержанием, и не находил никакой перемены. Вскоре, однако, я перестал удивляться этому: я подумал, что у своих пациентов я уже давно научился точно так же и с таким же успехом толковать сновидения, которые они мне случайно рассказывали, как будто это были сновидения прошедшей ночи. При обсуждении сновидений о страхе я сообщу два примера такого позднего толкования. Когда я первый раз произвел такой опыт, я руководствовался вполне обоснованным предположением, что со сновидением и тут дело обстоит так же, как с невротическим симптомом. Подвергая психоанализу невротика или истерика, я стараюсь найти объяснение симптомам, не только имеющимся в наличии в настоящее время и приведшим его ко мне, но и прежним, давно уже им преодоленным; последняя задача в большинстве случаев, как это ни кажется на первый взгляд странным, значительно легче. Уже в «Исследовании истерии», появившемся в печати в 1895 г., я сообщил разъяснение первого припадка истерического страха, испытанного 45-летней женщиной в возрасте 18 лет.
Вне связи с изложением я приведу здесь еще несколько указаний относительно толкования сновидений, которые, быть может, помогут ориентироваться читателю, желающему проконтролировать меня анализом своих сновидений.
Едва ли кто-нибудь думает, что толкование сновидений – дело очень простое. Уже для фиксирования эн-доптических и других явлений, обычно ускользающих от внимания ощущений, необходима известная опытность, несмотря на то что ни один психический мотив не сопротивляется этой группе восприятии. Овладеть «нежелательными представлениями» неизмеримо труднее. Кто захочет сделать это, тот проникнется ожиданиями, о которых идет речь на этих страницах; следуя даваемым мной указаниям, он будет стараться подавлять в себе во время работы всякую критику, всякую предвзятость, всякое аффективное или интеллектуальное пристрастие. Он будет помнить правило, выставленное Клодом Бернаром для работающих в физиологической лаборатории: работай как зверь! – то есть не только так же прилежно, но и так же не заботясь о результатах. Кто последует этому правилу, тому задача эта не покажется уже такой трудной. Кроме того, толкование сновидения не совершается сразу; нередко чувствуешь, что твоя аналитическая способность истощена, что сновидение в этот день не скажет тебе ничего уже больше; в этом случае самое лучшее – бросить и продолжить работу на следующий день. Тогда другая часть содержания сновидения сможет привлечь к себе внимание, и будет найден доступ к новому слою мыслей, скрывающихся за сновидением.
Труднее всего внушить новичку в толковании сновидений то, что его работа отнюдь не завершается, когда он находит исчерпывающее толкование сновидения, остроумное, связное и разъясняющее ему все элементы его содержания. То же сновидение может допустить еще и Другое толкование, ему сразу не удавшееся. Я вполне согласен с тем, что очень трудно составить себе представление об обилии в нашем мышлении бессознательных мыслей, упорно старающихся найти себе выражение, и что не менее трудно поверить в способность деятельности сновидения многосмысленной формой выражения всякий раз как бы убивать зараз семь мух, все равно как портновский подмастерье в сказке. Читатель будет склонен всегда упрекнуть автора в том, что он попусту расточает свое остроумие, но впоследствии он сам убедится в своей ошибке.
На вопрос о том, может ли быть истолковано каждое сновидение, следует ответить отрицательно. Не нужно забывать того, что при толковании приходится бороться с психическими силами, повинными в искажении сновидения. Ввиду этого – просто вопрос соотношения сил, может ли субъект преодолеть внутреннее сопротивление своим интеллектуальным интересом, своей способностью к самообладанию, своими психическими познаниями и своей опытностью в толковании сновидений. До некоторой степени это возможно всегда: почти всегда субъекту удается убедиться в том, что сновидение – осмысленный феномен, а также в большинстве случаев и догадаться о сущности этого смысла. Очень часто последующее сновидение дает возможность констатировать правильность и продолжить толкование предыдущего. Целый ряд сновидений, продолжающихся несколько недель или месяцев, покоится часто на одинаковом базисе; все они должны быть подвергнуты толкованию сообща. В двух следующих друг за другом сновидениях можно нередко подметить, как центральным пунктом одного служит то, на что в другом имеется лишь неясное указание и, наоборот, так что оба таких сновидения дополняют друг друга и в толковании. То, что различные сновидения одной и той же ночи должны рассматриваться при толковании как одно целое, я доказал уже на примерах.