– Мало предложили? – осведомился президент.
– Нет, дело не в деньгах. Он, что называется, патриот. У русских временами этого не отнимешь. Если бы нам это удалось, разработку можно было бы завершить в самые короткие сроки. К концу года мы имели бы опытные образцы. Но не хватает интеллекта ни нам, ни им. Только объединив усилия двух ученых можно быстро достичь результата. Мозг никакими деньгами не заменишь. И мы, и русские имеем уникальные разработки. В общем, результат – стечение случайных обстоятельств, фактор везения.
– Это что, как две половинки разорванной карты? – спросил президент.
– Не совсем. Это как два полюса – плюс и минус.
И только если их соединить, замкнуть, возможен электрический разряд, искра.
Президент помолчал, затем сцепил пальцы рук и отчетливо цедя каждое слово, сказал:
– Да, генерал, думаю, вы поступаете правильно… – И добавил:
– В целях национальной безопасности.
Национальная безопасность превыше всего.
Генерал кивнул, поняв, что получил добро на проведение операции по физическому устранению русского ученого доктора Кленова. И тут же сообразил: случись провал, президент сделает вид, что был не правильно попят и подобных распоряжений отдавать не мог. Так всегда случается в большой политике.
Немного помолчав, президент продолжил, теперь уже как бы беседуя сам с собой, словно репетировал часть будущего большого выступления:
– Мы все на земле соседи. Можем любить друг друга, можем ненавидеть. Но если мой сосед начинает носить к себе в дом взрывчатку, то я с этим не смогу мириться.
Ведь если взорвется его дом, то рухнет и мой, я останусь без крова. Поэтому мы, в целях государственной безопасности, в целях нашей безопасности, не должны позволять никому вносить в свой дом взрывчатку ради соседского же блага. И неважно, Саддам Хусейн делает это, Россия или Китай, мы не должны никому позволять накапливать оружие и, тем более, создавать новые его виды раньше, чем такое оружие появится у нас.
Генералу хотелось вставить слово, возразить, что это правило применимо и к России, что там тоже рассуждают подобным образом. Но, соблюдая субординацию, он молчал.
Темно-зеленый «Шевроле», за рулем которого сидел Витаутас Гидравичюс, мчался по проспекту академика Сахарова. На Тургеневской площади автомобиль повернул вправо, проехал у Мясницких ворот и оказался па Чистопрудном бульваре. Здесь машин было поменьше, Гидравичюс перестроился в первый ряд, и его автомобиль уже не мчался, а ехал не спеша. Хозяин машины, боясь пропустить поворот налево, был предельно внимателен.
Наконец он добрался до Покровских ворот и здесь свернул на Покровку. Улица была ярко освещена.
«Черт подери, – подумал Гидравичюс, – неужели и дальше будет так светло?»
Но вскоре он оказался на улице Машкова. Здесь его «Шевроле» ехал очень медленно, почти тащился, и пару раз сзади ему даже посигналили, на что Витаутас Гидравичюс почти не отреагировал. Он посмотрел па часы на приборном щитке. До встречи еще оставалось десять минут. Спешить он не хотел, приезжать раньше условленного времени не было смысла – приедешь и будешь стоять, как столб среди поля, привлекая к себе внимание.
Хотя время было позднее – без десяти десять – тем не менее центр города есть центр, и людей здесь хватало. Хватало и машин. «Шевроле» катился все медленнее и наконец остановился.
"Ну, где же он? – Гидравичюс смотрел сквозь стекло на газетный киоск, в котором уже давным-давно был погашен свет, но человека, которого он ждал, не было. – Неужели опаздывает? А может, случилось что?
Может, передумал? И тогда все полетит к чертям. Но время есть, немного, но все-таки есть. Так что, в общем, бояться нечего, успею подстраховаться".
За этими размышлениями он не заметил, как сзади к автомобилю быстро подошел мужчина в мягком кожаном пальто и в такой же кожаной кепке. Пальто было расстегнуто. Мужчина потянул дверь на себя, та оказалась закрытой. Витаутас Гидравичюс с облегчением вздохнул, нажал кнопку, и мужчина, открыв дверь, быстро юркнул в салон. Пришелец был невысок, но широк в плечах, глаза его смотрели цепко.
– Что, думал, не приду, а, Витаутас? – он произнес первую фразу по-литовски.
– Нет, Алекс, – подавая руку для пожатия, ответил Гидравичюс, – я был уверен, что никуда ты не денешься.
– Да, давненько мы с тобой не работали. Удивительно, что ты смог меня отыскать.
– Тебя отыскать несложно, я ведь знаю, где ты живешь, и знаю, что такое место ты не бросишь и такой дом продавать не станешь.
– Это точно, не стану. Ненавижу жить в больших городах, – Алекс быстро перешел на русский язык. Он говорил с легким акцентом, как и Витаутас.
Темно-зеленый «Шевроле» тронулся, проехал метров двести и резко свернул во двор.
– Чего это ты сюда едешь?
– Здесь тихо, здесь мы не будем привлекать внимание и сможем поговорить спокойно.
Свет в салоне был погашен, машина стояла в дворе старого дома. Гидравичюс предложил Алексу пересесть поближе, на переднее сиденье. Тот сперва махнул рукой, но затем понял: если Витаутас просит, значит в этом есть необходимость.
Он выбрался из машины и, придерживая полы кожаного пальто, сел на переднее сиденье.
– Тачка у тебя классная.
– Люблю хорошие машины. Ты же знаешь, я всегда их любил.
– Сколько это мы с тобой не виделись? – спросил Алекс, глядя на руки Гидравичюса, которые лежали на оплетенном кожей руле.
– Да уже года три. Но я о тебе слышал, получил подтверждение.
– В смысле? – Алекс улыбнулся.
– В том смысле, что ты не потерял квалификацию.
– Нет, квалификацию я не потерял, правда, заказы абы какие не беру, только те, за которые дорого платят.
– А зачем тебе деньги? – с подозрением посмотрел на Алекса Гидравичюс.
– Как это зачем?
– Ведь у тебя все есть: хорошая машина, молодая жена, большущий дом, наверное, пара квартир в Вильнюсе…
– Деньги всегда нужны, расходов хватает, – и Алекс немного смущенно улыбнулся. – Да ты же сам, наверное, понимаешь, молодая жена – это молодая жена.
Ей много чего надо: брюлики, шубы, тряпки, обувь хорошая, машина не хуже, чем у других, мебель…
Любит отдыхать и не у нас на Балтике, а там, где всегда тепло.
– Наслышан, наслышан, – небрежно бросил Витаутас.
– Ну давай к делу, не тяни, – поторопил его собеседник.
Гидравичюс опустил голову, затем взял портфель, стоявший под сиденьем, поставил себе на колени, открыл.