— Да, что с тобой?
Она прибавила шагу.
— Дженни, прекрати!
Неожиданно она повернулась и бросилась бегом по дороге. Сначала Десейн побежал за ней, но потом остановился. Какой смысл догонять ее?
Он услышал ее истерический вопль:
— Не подходи ко мне! Я люблю тебя! Не подходи!
Он стоял во внезапно наступившей тишине, пораженный происшедшим, и очнулся, только когда хлопнула дверца машины, стоявшей на дороге. Включились фары, а потом в направлении города поехал автомобиль.
Он вспомнил мягкий лунный свет на ее лице, два черных отверстия глаз. Не лицо, а маска. Он побрел обратно к грузовику, в голове мелькали беспорядочные мысли: «Я люблю тебя! Не подходи!»
«Что же мне на самом деле известно о Дженни? Ничего… кроме того, что она любит меня. А как же это ее: „Не подходи“?» Возможно ли, чтобы Дженни говорила с ним таким требовательным тоном, приказывала? Ее слова переходили границу раздражения влюбленного человека. Ему показалось, что он начинает сходить с ума от паранойи.
«Ты опасен. Мы все это знаем».
В этом нет ничего странного — они должны знать. Во время того единения, осуществленного благодаря действию Джасперса, которое он пережил у озера, они должны были узнать, что он представляет для них опасность. Если бы ему удалось держаться подальше от той ерунды, отбросить ее — поняли бы они, что он опасен для них? И что же теперь остается делать, когда им известно, что он опасен? Ведь его действия нельзя расценить иначе, как предательство?
Сантарога представилась ему как некая обманчивая завеса спокойствия над бурлящим потоком насилия. Да, эти снисходительные, самоуверенные, как боги, сантарожцы возвысились над первобытными силами природы. Но этот примитивизм не исчез, он остался, и лишь оттого что стал незаметнее, приобрел еще большую взрывную силу, сжавшись в тугую пружину.
«Дженни должна ощущать это», — подумал Десейн. Ее любовь не позволила бы ей выкрикнуть ему в лицо эти безумные слова: «Не подходи ко мне!»
Крик девушки все еще звенел у него в ушах.
Именно так нашли свою смерть те два предыдущих исследователя — вынудив сработать ту заведенную пружину, которой являлась Сантарога.
В сознание Десейна проникли чужие голоса, шедшие с другой стороны грузовика недалеко от дороги. Один голос определенно был женским. В отношении двух других он не был уверен. Десейн обошел вокруг грузовика и внимательно начал всматриваться в темные пруды и песчаные холмы — ландшафт, залитый бледным лунным светом.
И тут среди холмов появился фонарь. Кто-то принялся водить им из стороны в сторону. Десейн увидел три смутно различимые фигуры и сразу вспомнил о ведьмах из «Макбета». Эти фигуры спустились вниз с холма, обошли пруд и вышли к стоянке.
Десейн не знал, следует ли ему окликнуть их. Возможно, они сбились с пути. Как же еще можно объяснить то, что эти трое находятся здесь посреди ночи?
От компании донесся смех, в котором смутно различались детские нотки. Потом тишину ночи разорвал ясный женский голос:
— О, Пити! Как хорошо, что ты пошел с нами!
Десейн прокашлялся и сказал:
— Привет! — Потом громче повторил: — Привет!
Луч света сместился в его сторону. Звонкий женский голос произнес:
— На стоянке кто-то есть.
В ответ послышался невнятный мужской бас.
— Кто там? — спросила женщина.
— Просто водитель, — ответил Десейн. — Вы сбились с дороги.
— Мы вышли на охоту за лягушками, — этот голос очень напоминал мальчишеский.
Три фигуры направились к нему.
— Не лучшее место для пикника, — заметила женщина.
Десейн внимательно разглядывал приближающиеся фигуры. Слева был мальчик — без сомнения, мальчик. Похоже, он нес лук, а через плечо был перекинут колчан со стрелами. Женщина держала в руках острогу, а на плече висела мешковатая сумка. Мужчина нес фонарь и веревку с нанизанными на нее гигантскими лягушками. Они остановились около грузовика, и женщина, оперевшись о него спиной, сняла одну туфлю и высыпала попавший в нее песок.
— Вот, отправились к пруду.
— М-м-м! — промычал мужчина.
— Мы уже поймали восемь, — похвастался мальчик. — Мама поджарит их на завтрак.
— Пити так хотел этого, — заметила женщина. — Я не могла отказать ему в первый день, когда он дома.
— Я прошел испытание, — сказал мальчик. — Папа не прошел, а я прошел.
— Понимаю, — произнес Десейн. В свете фонаря, отражавшегося от алюминиевого борта грузовика, он оглядел мужчину — высокий, худощавый, довольно неуклюжий, из-под вязаной спортивной шапочки выбивается прядь каштановых волос. У него были безучастные глаза — просто две какие-то голубые стекляшки, где не было никакой мысли.
Женщина опять надела на ногу туфлю, а потом повторила то же действие со второй. Она закуталась в тяжелый плащ, отчего стало казаться, что ее фигура отлита в рифленой бочке. Она была невысокого роста, не доставала и до плеча мужчины, но в ней ощущалась целеустремленность, которая напомнила Десейну Клару Шелер со стоянки подержанных автомобилей.
— Билл — первый из восьми поколений в семье, кто не выдержал испытаний, — сообщила женщина, надевая туфлю и выпрямляясь. — Они думают, что это из-за диеты его матери, которой она придерживалась, пока вынашивала его. Мы обручились раньше, чем… Но почему я рассказываю вам все это? По-моему, мы не знакомы.
— Десейн… Джилберт Десейн, — представился психолог и подумал: «Значит, вот так они заботятся о себе».
— Друг Дженни! — воскликнула женщина. — Теперь ясно.
Десейн посмотрел на мальчика, Пити. Ему, похоже, было не больше двенадцати лет, ростом он был почти с женщину. Когда луч фонаря скользнул по его лицу, Десейн рассмотрел его лицо — копию лица мужчины. Никаких сомнений — тот был отцом мальчика.
— Не свети сюда, Билл, — попросила женщина. Она говорила, тщательно выговаривая слова, словно обращалась к ребенку. — Не свети, милый.
— Свети вон туда, папа, — мальчик направил неуверенную руку мужчины.
Вот так хорошо, любимый, — сказала женщина. — По-моему, конец остроги зацепился за мой плащ, — она засуетилась с мотком веревки, висевшим у нее на боку.
— М-м-м, — промычал мужчина.
Десейн уставился на него с леденящим душу ужасом. Он уже представлял себя на их месте: себя, Дженни, которая «заботится» о нем, своих детей, помогающих направить руку с фонарем.
— Вот и все, — произнесла женщина, высвобождая веревку и привязывая ее к остроге. — Теперь, Билл, посвети вниз. На землю, милый.
— Вот сюда, папа, — подсказал мальчик.
— Хорошо, любимый, — сказала женщина и потрепала мужчину по щеке. Десейну этот жест показался непристойным, ему захотелось отвернуться, но он не мог заставить себя шевельнуться.