— Как я цыганка, так, значит, и ни одного разочка не могу правду сказать?
Генерал Стрепетов только покосился на нее. Но врачу захотелось разуверить Шелоро:
— Это вы напрасно. Если вы действительно хотите помочь следствию, то мили…
— Нет! — выкрикнула Шелоро так стремительно, что врач, не договорив, осекся на полуслове. Еще больше его удивило, когда эта красивая, хорошо одетая цыганка, которая только что жаловалась, что ей отказываются верить, даже когда она говорит правду, сама же заявила: — Милиции тут нечего делать. Она здесь совсем ни к чему. Мало ли, если кому добровольно вздумается со своего собственного мотоцикла спикировать. Как будто у милиции никаких других дел нет. И за то, что она перед каждой цыганкой будет уши развешивать, ей тоже не станут жалованье платить. Цыганка все что угодно может наговорить. Наш начальник конезавода это очень хорошо знает.
Врачу только и осталось руками развести. Генерал Стрепетов беззвучно смеялся.
Оказывается, можно все до единого слова слышать, все-все, и быть не в состоянии ответить ни на одно слово, даже если это склоняются и говорят над тобой те, ближе которых у тебя уже никого не будет в жизни.
— А кто тут за ним, кроме фельдшера, будет досматривать?
Будулай мог бы поклясться, что он узнает и этот голос, хотя прежде и слышал его всего один-единствённый раз. Это в тот день под Ага-Батыром, в терских бурунах, когда перед наступлением к его наковальне выстроилась целая очередь казаков с лошадьми. В этот час как раз и проезжал мимо него верхом на своем рыжем англовенгерце комкор Селиванов с другими генералами и полковниками. Тот же самый голос, что и теперь, но не приглушенно-хрипловатый, а тугой и звонкий, хвалился Селиванову:
— А как же, Алексей Гордеевич, тут со всего тихого Дона и есть. И верхних, и среднего течения станиц, и низовские казаки. Как, Никифор Иванович, ваших зотовских дразнили?
— Неженатые наперед. Одна бабка прибежала к нашему атаману без памяти: «Из жита голова змея торчит». Атаман со всем станичным войском окружил этого змея и командует: «Неженатые, наперед!» А когда подползли по-пластунски ближе, видят — верблюд.
И полковник Привалов первый гулко захохотал.
— Он, Алексей Гордеевич, про все станицы наизусть знает. — Будулай на всю жизнь запомнил, как комдив одиннадцатой Горшков, склоняясь с седла, обратился к нему: — Ты какой станицы, кузнец?
Как запомнил Будулай и тот взрыв смеха, от которого взметнулся песок.
— Я, товарищ генерал, цыган.
Теперь же Будулай должен был только слушать, ни слова не говоря, как начальник конезавода генерал Стрепетов отвечал на вопрос Горшкова:
— Не беспокойтесь, Сергей Ильич, здесь у него полно и цыганской и русской родни. Будет кому досмотреть.
Сразу два женских голоса подтвердили:
— Я с утра буду дежурить.
— А я после обеда.
Генерал Стрепетов, оглядываясь, нашел глазами Макарьевну.
— А, и ты здесь. Я еще поговорю с тобой, как водителей в своей корчме спаивать.
Макарьевна поджала губы оборочкой.
— Я за стакан своего неподмесного на двадцать копеек меньше беру, чем в кафе за плодововыгодное.
Еще потоптались они у постели Будулая. Генерал Стрепетов сказал на прощанье:
— Смотри, Солдатов, ты теперь за него не только как за своего родича, но и как за лучшего табунщика будешь отвечать. А если что потребуется, скажем те же продукты из нашей кладовой, — прямо ко мне.
После этого стали удаляться от постели Будулая шаги. Еще лишь явственно донеслось до него:
— Я бы этих подлецов сам перестрелял.
Хлопнула дверь. Все голоса сразу смолкли. Как голоса самой молодости его.
Уже на улице генерал Стрепетов набросился на Михаила Солдатова:
— А самосвал у тебя почему по ночам перед домом стоит? Это что, твой персональный транспорт? В левые рейсы гоняешь?
При этих словах генерала Стрепетова все события минувшей ночи вдруг с мгновенной яркостью ожили и пронеслись перед взором Михаила. Комок жесточайшей обиды подступил ему к горлу, и он так ничего и не смог сказать, хотя у него было что ответить генералу Стрепетову.
Но в утреннем чистом воздухе уже раздался отчетливый ответ Шелоро:
— Вы бы лучше поинтересовались, Михаил Федорович, на каком персональном транспорте он этой ночью свою Настю рожать отвез.
Однако генерал Стрепетов не захотел пощадить Михаила Солдатова:
— Тем хуже! Как будто для этого, кроме самосвалов, у нас нет никаких других машин. Если той же «скорой помощи» не нашел на месте, должен был прямо идти в гараж и брать мою «Волгу». Ты что же, первый день на конезаводе и не знаешь наших порядков?
И генерал Стрепетов из-под своего крутого лба взглянул на Михаила колючим, осуждающим взглядом. Михаил поспешил отвернуться.
* * *
— Какая там ворожба, — обеими руками отмахивалась теперь Шелоро от цыганок, когда они на раннем рассвете, по обыкновению, заходили за ней домой по дороге на автобусную остановку. — Я же теперь по трехсменному графику живу. Откуда он только свалился прямо под колеса нашей брички?! Вот сейчас, как только провожу своих школьников, а младшеньких доставлю в садик, так сразу же и надо к нему на дежурство бечь. И до самых двух часов, пока Макарьевна будет за воротами клиентов вербовать, пои этого идейного цыгана куриным супом или теплым молоком с ложечки, потому что ничего другого он не может есть. Но все равно надо ему зубы ножом разжимать. И еще за смену до пяти разов с боку на бок перевернуть, а в нем не меньше центнера. А после обратно детишек из школы встрень, из садика забери, накорми и обстирай. Я раньше двенадцати никогда не ложусь, весь день как в тумане хожу. И Егор у меня уже как беспризорный стал, сунешь ему какой-нибудь пирожок — и ладно. Он уже меня и к нему начинает ревновать, еще неизвестно, говорит, что ты там с ним делаешь по целым дням. — У Шелоро блестели глаза. — А что я с ним могу делать, когда он как бревно? — Доставая из-за выреза кофты обтерханную колоду карт, Шелоро вздыхала: — Нет, и в воскресенье я поехать не смогу. У нас этот трехсменный график без выходных: мы с Макарьевной по полдня дежурим, а Михаил по ночам. Ему тоже дыхнуть некогда, женился, на свою голову, на цыганке. — Шелоро ласкала в руке колоду карт. — Скоро я совсем ворожить разучусь. — Она решительно прятала колоду за вырез кофты, напутствуя подруг: — Побольше вам наворожить, детишкам гостинцев привезти, но чужого лучше не берите, с милицией не связывайтесь. На нашем конезаводе, слава богу, можно и без этого обойтись. Пора уже от воровства отвыкать.
В ответ подруги Шелоро невинно интересовались у нее:
— А чьи это лошади у вас из сарая выглядают? У вас же, кажется, не гнедые были.
— Приблудные, — не сморгнув, отвечала Шелоро. — Они пристали к нам еще под совхозом Придонским Утром проснулись, а они с нашей брички сено щиплют. Егор и запряг их вместо наших. А если в Придонском кинутся табун пересчитывать, все равно сойдется. У нас тоже добрые одры были. — До конца выдержав взгляды своих подруг, Шелоро переключила их внимание на другое: — Вечером с остановки не забудьте опять ко мне зайти. Я с этим несчастным Будулаем скоро совсем ничего не буду знать. Как там американцы, еще не нападают на нас? Я теперь как в темном колодце живу, не забывайте меня, — заискивающе просила Шелоро подруг.