Похоже, что Глеб тоже вспомнил тот вечер. Он осторожно положил ее холодную ладонь на свои пальцы.
– Мне так хорошо, – прошептала Ирина, косясь на генерала и опасаясь, что он слышит ее негромкие слова.
Амвросий Отарович взял бутылку с водкой за тонкое горлышко, наполнил рюмку Глеба, затем свою и взглянул на Ирину, та кивнула. Он налил ей коньяка, а Ане брусничного морса в высокий бокал.
– Мне давно не было так хорошо, – сказал генерал и встал, – я отвык, честно говоря, от людей. Все время живу прошлым, размышляю, вспоминаю, анализирую. Даже не могу поменять обстановку. Да, в общем-то, и не хочу. И только ваше появление вернуло меня к жизни. Как будто я помолодел лет на двадцать или тридцать. Знаете, как мне приятно смотреть на вас, на ваши счастливые лица, слышать ваши голоса, смех этого прелестного создания. Словно вернулась моя молодость. Я опять готов действовать, принимать решения, а не сидеть в кресле, укутавшись пледом. Мне хочется жить. И я хочу выпить за то, чтобы и вам хотелось жить. Чтобы и ваша жизнь была долгой, такой, как моя. И еще я хочу сказать, чтобы вы никогда не повторяли ошибки, совершенные старшими.
А мы их сделали очень много. Где-то недосмотрели, и потом все пошло наперекосяк. Мы отдавали свои жизни неизвестно за что. И только сейчас, когда мне пошел девятый десяток, я понимаю, что наберется, может быть, лет пять-шесть, прожитых не зря. А все остальное прошло вхолостую. Так что, за вас!
За ваше счастье! За везение и удачу! Пусть они вам сопутствуют, – генерал твердыми пальцами поднял свою рюмку и чокнулся вначале с Ириной, потом с Глебом.
Одним глотком он выпил водку и закусил огурцом, ; немного посидел, посмотрел на Глеба и сказал:
– Я понимаю, ты мне хочешь что-то сказать. Поднимайся в кабинет, там мы спокойно поговорим. А мои гости пусть отдохнут.
Ирина поблагодарила генерала за ужин, взяла Аню за руку и увела в спальню.
А Глеб поднялся вслед за генералом, который шел, придерживаясь за перила. В кабинете генерал плотно притворил дверь, сел за письменный стол и посмотрел на Глеба.
– Ну, я готов тебя выслушать. Я чувствую, что тебе нужна моя помощь, может быть, совет. И поверь, я с удовольствием тебе помогу. Ведь мы с твоим отцом были как братья, и я перед ним в долгу. Мне уже бояться нечего, жизнь моя прожита, и если я смогу сделать еще что-нибудь хорошее, то буду рад.
Глеб даже не знал, с чего начать. Он прошелся по кабинету, выглянул в окно. На улице уже совсем стемнело, только над лесом еще светилась тонкая полоска, окрашенная в пурпур.
– Амвросий Отарович, все настолько серьезно, что я даже не знаю, с чего начать.
– Ты говори по существу, отбрасывай мелкие и второстепенные детали.
Изложи суть дела.
– Все выглядит вот как, – Глеб остановился и заложил руки за спину. – Те документы, что я передал вам, вообще-то, бесценны.
– Я догадался об этом. Что в них?
– Там имена, фамилии, номера банковских счетов, схемы финансовых операций. Эти документы посвящены коррупции в высших эшелонах власти. Их подготовил аналитический отдел, но затем они попали ко мне. И так как в этих документах очень много компромата на высшие чины Федеральной службы безопасности, а также на армейских генералов, то ими хотят завладеть, в первую очередь их желает заполучить ФСБ. Одного из заказчиков я знаю, это полковник Студинский.
– Как ты говоришь? – подался вперед старый генерал.
– Полковник Студинский.
– Я не знаю, из какого он отдела, и даже не знаю, чем он занимается.
– Именно он заставил меня добыть эти документы, а потом хотел меня ликвидировать. Ну, в общем-то все шло по известной схеме, только убить меня они не смогли, и с документами за пазухой я смог скрыться. За мной началась погоня, и они меня чуть не взяли в заброшенном доме, где я скрывался под видом бомжа.
– Насколько я понимаю, – генерал расправил плечи, – документы действительно очень серьезные.
– Это несомненно.
– Послушай, Глеб, – генерал взглянул по-отечески и откинулся на спинку кресла, – у меня сохранились кое-какие связи. Многие из моих учеников теперь занимают большие посты. Я могу им позвонить, встретиться и передать документы.
Но я не уверен, что их фамилий нет в тех черных списках.
– Я тоже не уверен. Поэтому документы лучше всего передать тому человеку, которому они предназначались.
– А кому они предназначались? Тебе известно? Генерал исподлобья посмотрел на Глеба. – Думаю, они были предназначены лично Президенту.
– Хоть и не люблю я Президента, но власть уважаю. Без власти государство существовать не может. Все-таки главное не сам человек, а должность. И она кое к чему обязывает.
Глеб кивнул.
– Но попасть к Президенту очень сложно, хотя и это можно устроить. У тебя есть копия документов?
– Нет, они существуют в единственном экземпляре, – сказал Глеб, – я опасался делать копии, опасался утечки информации.
– Послушай, сынок, – сказал генерал, – а журналиста из «Московского комсомольца» убили случайно не из-за этих документов?
Глеб снова кивнул, и на его губах появилась горькая улыбка.
– Да, я виновен в его смерти. Но я не предполагал, что телефоны прослушиваются и что с ним так жестоко расправятся. Думал, в худшем случае выкрадут документы из ячейки камеры хранения. А оно вот как повернулось.
– Теперь уже ничего не исправишь, – сказал генерал и пригладил седые волосы. – В общем, завтра я свяжусь со своими друзьями и попытаюсь договориться о встрече с Президентом. Конечно, это дело сложное, хлопотное, но думаю, мне не откажут.
– Хотелось бы верить, – сказал Глеб.
– А теперь иди ложись, отдыхай. А я еще посижу, подумаю, выкурю трубку.
Я редко курю, но уж если курю, то только отменный табак. Мне его привозят из Грузии.
Глеб попрощался и, стоя в дверях, сказал:
– Если хотите, посмотрите эти документы.
– Зачем? Я и без того знаю, что каждый второй – продажная сволочь и готов за копейку изменить Родине.
Утром, когда Ирина проснулась, Глеба рядом уже не было. Она вышла в гостиную. Старый генерал с кем-то разговаривал по телефону. Он вспоминал войну, какую-то операцию в Берлине, конференцию в Потсдаме, называл немецкие имена, приводил цифры, и все время на его губах играла улыбка.
Ирина поняла, что этот разговор Амвросию Отаровичу приятен и что его собеседник, скоре всего, такой же старый генерал, как и он сам, или, может быть, даже маршал. Они обменивались шутками, понятными только им. Генерал хохотал так громко, что даже звенел хрусталь в буфете.
Потом его голос стал серьезным.