– Шестеро, – не переставая кружиться, ответил генерал.
– А где они? В Москве? – спросила Ирина.
– Да кто где. Вот думал, доживу до старости и буду забавляться с внуками на даче. А теперь, как оказалось, должен сидеть здесь один. Кто за границу уехал, кто в другой город. Никому не нужна моя дача.
Генерал осторожно опустил Аню на землю. Та стояла, пошатываясь: у девочки кружилась голова.
– Смотри, не упади, – погрозил ей пальцем Лоркипанидзе. – Короче, невеселая у меня жизнь. Вот только при гостях и держусь в форме. А когда остаюсь один, то иду и шаркаю ногами.
– Вам, наверное, около семидесяти? – спросила Ирина.
– А восемьдесят два не хотите? – старик расправил плечи и пригладил седые усы, а затем засуетился совсем по-детски:
– Что же я во дворе вас держу?
Идите в дом, там тепло, да и обед пора подавать.
Солнце клонилось к западу, бросая свои лучи из-за зубчатой стены леса.
В гостиной дачи все еще не зажигали свет, хватало и отблесков заката. Глеб Сиверов, Ирина, генерал и маленькая Аня устроились за огромным столом, накрытым белой скатертью.
Но, к удивлению Ирины, на столе не оказалось никаких грузинских блюд.
Типичная русская кухня: пироги с грибами и с мясом, вареная картошка, молоко, соленые огурцы и квашеная капуста. Сбоку стояла запотевшая бутылка водки, а для Ирины генерал поставил на стол свой знаменитый коньяк двадцатипятилетней выдержки. Но об истории его появления в доме распространяться не стал.
– А кто все это готовил? – изумилась Ирина, она ожидала, что сегодня придется готовить ей, – ведь в доме никого, кроме вас, Амвросий Отарович, нет.
– А думаете, я зря время теряю, пока вы своими делами занимаетесь? – улыбнулся генерал в седые усы, – Тут ко мне Клавдия Ивановна приезжала, понавезла всякой снеди. Слава Богу, она всегда привозит человек на десять. А мне потом потихоньку приходится выбрасывать, чтобы старуха не обижалась.
Он произнес это так, словно сам был молодым парнем, а ведь домработница была лет на десять моложе его.
Генерал собственноручно разлил спиртное в маленькие серебряные рюмки, украшенные немецкими гербами. Скорее всего, эта посуда вела свое происхождение из какого-нибудь немецкого дворянского имения, а может, даже из баронского замка.
– Ну что, за встречу!
Глеб почувствовал, как приятное тепло разливается по его телу, и теперь он смог расслабиться. Он выпрямил ноги, откинулся на спинку стула и посмотрел на генерала.
Тот восседал во главе стола, словно отец семейства, и был явно доволен тем, что в его доме наконец-то появились люди. Он уже истосковался в одиночестве. Ему надоело вслух читать свои мемуары, изданные тонкой книжкой, тем более, что Клавдия Ивановна в этом ничего не понимала, хотя и слушала своего хозяина с большим вниманием.
– Что ты на меня так смотришь? – улыбнулся Лоркипанидзе.
– Да вот думаю, как теперь быть с вашей машиной.
– Ничего, помоешь, она ведь только грязная.
– Да не-ет, я думаю, что теперь на ней никуда не выедешь. Она примелькалась…
– Ну и что? Не ездил я на ней лет двадцать и еще двадцать ездить не буду. Да и те люди, которые за тобой охотились, вряд ли долго у власти удержатся.
Генерал затронул тему, которую сегодня Глеб не хотел поднимать, ему хотелось просто посидеть в домашней обстановке, вкусно поесть, насладиться близостью с любимой женщиной. Ему было достаточно того, что Ирина сейчас рядом с ним и ей ничего не угрожает.
Да и Быстрицкой все происшедшее казалось давним страшным сном. Правда, реальность не предвещала пока ничего хорошего.
«Сегодня еще перебьюсь, а завтра? – думала женщина. – Я ведь не могу вернуться к себе на квартиру, я даже толком не знаю, за что нас преследовали».
Но ей тоже не хотелось говорить на эту тему.
«Зачем портить такой чудный вечер», – подумала она и улыбнулась Глебу.
А тот посмотрел на генерала, и выражение его лица сделалось мечтательным и грустным.
– Ну что ты на меня опять смотришь? – поежился в кресле генерал Лоркипанидзе.
– Я думаю, что и мой отец мог бы сейчас выглядеть так же, как вы. Мог бы сидеть за этим столом, вы бы вспоминали что-нибудь из своей молодости, а мы бы вас слушали, время от времени подливая вам в рюмки.
– Да, Петр Сиверов был настоящий мужчина. Я даже, честно признаться, завидовал ему.
– В чем же? – спросил Глеб.
– Знаешь, как женщины на него вешались. Смотрели, ну совсем как твоя Ирина, восхищенными горящими глазами.
Ирина улыбнулась и потупила взор, а генерал плеснул ей в рюмку немного коньяка и предложил:
– Выпей, дочка.
Он впервые назвал ее на «ты». – Ты пей сама за что хочешь, а мы выпьем за женщин. Выпьем за тебя, за Аню и за то, чтобы все хорошо кончилось.
– А разве еще не все кончилось? – изумилась девочка.
Генерал пожал плечами, ожидая разъяснений от Глеба.
– Для тебя и для твоей мамы уже все кончилось. Все будет хорошо. А вот мне еще придется немного повозиться. Я еще не отдал все долги.
– Ах, да, я помню! – воскликнула Аня. – Ты еще обещал тому дяде…
Ирина строго посмотрела на дочь, помня слова Глеба, обращенные к полковнику Студийскому.
– Это всего лишь игра, дочка.
– А мне показалось, тот дядя и впрямь испугался.
– Да что ты! Разве может дядя Федор кому-нибудь сделать плохо?
– Плохим людям можно делать плохо, – сказала Аня.
– И плохим нельзя делать плохо, – строго сказал генерал Лоркипанидзе.
Его голос звучал так уверенно и властно, словно он читал лекцию с кафедры. Девочка тут же почувствовала себя ученицей и вспомнила про тетради и учебники. Ей было, конечно, жаль, что все осталось в том доме, где им с матерью пришлось жить. Но ее радовало, что теперь, скорее всего, еще долго не придется ходить в школу.
– Уже темнеет, – сказал генерал. – Давайте зажжем свечи.
Он тяжело поднялся из-за стола, было видно, что держаться ровно и идти не шаркая ногами ему трудновато. Он принес с комода тяжелый бронзовый подсвечник, явно привезенный из того же немецкого замка, и, повозившись со спичками, зажег пять свечей.
Огоньки затрепетали, и на лицах сидевших за столом появился теплый живой отсвет.
– Вот хорошо, совсем по-домашнему, – сказала Ирина и посмотрела на Глеба.
Она вспомнила, как они с Глебом сидели у нее в квартире, как горели свечи, звучала музыка. «Боже мой! Как давно это было. Даже не верится, что это было на самом деле, тем более, было со мной».