– Что за бред? – возмутился Кефал. – Ты пьян?
Раб с достоинством промолчал.
– Голову Медузы великий Персей отдал Афине! Это известно всем!
– Невеждам всегда все известно. На то они и невежды. Но мудрецы – о, мудрецы знают, что Владычица [50] правила диким племенем ливийцев, сильно досаждая аргивянам. Персей убил ее, а голову привез в Аргос, желая показать горожанам.
– Зачем?
– Красиво, – раб пожал плечами. – И опять же, в назидание.
Площадь жила своей жизнью, мало заботясь соседством с холмом Медузы. Здесь продавалось и покупалось все, от соленой рыбы до нардового масла. Мухи роились над требухой; попрошайки – у места для судебных разбирательств. Покажи рынку ужасный лик Горгоны – спросят, почем товар, и посетуют на дороговизну. Едва держась на ногах, горя от обиды и болезненного жара, мальчик готов был кинуться в драку с аргивянами. Дедушка убил чудовище, а не дикую ливийку! Спасай их, дураков, а они…
– Еще одну голову Медузы, – раб не понимал, чем рискует, – мы с вами увидим дальше, возле храма Кефиса. Эта голова высечена из пентеликонского мрамора. Невежды утверждают, что она – дело рук циклопов. Но мудрецы – о, мудрецы знают…
Кривые улочки. Булыжник под сандалиями.
Колени дрожали от слабости.
– Сейчас мы выходим к храму Тихи, богини счастья. Если юные господа – игроки, советую принести жертву. За храмом расположена могила вакханки Хореи, убитой великим Персеем. Ее захоронили отдельно…
– Почему?
– Она была знатного рода. И очень хороша собой…
Кружилась голова. Хотелось лечь. Женщины, убитые дедушкой, преследовали Амфитриона. Куда ни плюнь, везде их могилы. В Аргосе, судя по всему, помешались на могилах. В Тиринфе никого не хоронят возле храмов. И гробницами не хвастаются.
– А это, юный господин, ваш исток. Я бы сказал, семейное чрево…
Чрево напоминало дурацкий провал. Спуск под землю, щербатые ступени. Мрак, притаившись внизу, дышал сыростью. У входа стоял портик. Деревянная колоннада подгнила, готова рухнуть в любой момент.
– Ты шутишь?
– Если спуститься, мы найдем чертог, обшитый медью. Там в девичестве жила Даная, мать твоего великого деда. Ванакт Акрисий заточил свою дочь, узнав, что она тайком сошлась с его братом Пройтом…
– Лжешь!
– Лгут торговцы, нахваливая товар. Мудрецам ложь противна. В Аргосе каждому известно, что Даная обожала своего отца. А Пройт был так похож на брата, что любовь девушки обратилась на него. В гневе Акрисий изгнал брата из города, а дочь вверг в узилище…
– Разумно, – кивнул Кефал. – Женись Пройт на племяннице, да роди она ему сына… Считай, подпилил бы ножки у Акрисиева троноса. Акрисий имел сыновей?
– Нет. Только дочь.
– Ну вот! Несчастный случай на охоте, и ванактом Аргоса становится Пройт! Брат-близнец покойного, женатый на дочери покойного, на днях родившей покойному внука…
Педагогос возликовал:
– Боги говорят твоими устами! Представляете ужас ванакта Акрисия, когда он узнал, что дочь понесла? В подземелье, под охраной? Нет, мудрецы знают, что Данаю посетил владыка богов… Но Акрисий-то был уверен, что отец ребенка – его подлый брат! Проник, лелея коварный замысел…
– А пророчество?
– Как же без этого? Ванакт не сомневался в пророчестве. Ребенок во чреве дочери грозил ему смертью. Ты сам сказал: несчастный случай на охоте…
Мальчик слушал, не вмешиваясь. Собственная жизнь, еще вчера бывшая цепью непреложных, однозначных событий, вдруг рассыпалась пригоршней сомнительных колец. Мама считает, что он впервые пошел в десять месяцев, папа уверен, что в год, а дедушка вообще не помнит… Мудрецы – о, мудрецы знают все! Спустя годы они сложат жизнь Амфитриона Персеида заново, да так, что и не узнать. Жалкие десять лет, и те рождают кучу сомнений. Что же говорить о долгой жизни дедушки Персея? Правда и ложь – песок между пальцами…
– …храм Пеона, божественного врача…
Голос раба жужжал надоедливой мухой. Отмахнуться бы, прихлопнуть! – да сил нет. Руки плетьми висят вдоль тела. Ноги шаркают, как у дряхлого старца. Все плывет, сливаясь в радужную пелену. Не мальчик – статуя с мраморными глазами. Статуя хочет в храм. Там, наверное, хорошо. Прохладно…
– Эй, что с тобой?
Эхион подхватил его, не дав упасть.
– Идти можешь?
Амфитрион кивнул. В голове снова помутилось. Зря он оставил во дворце шляпу. Ну, красная. Зато голову бы не напекло. Сейчас бы воды… Словно отвечая мольбе, от храма к мальчику уже шел Пеон, божественный врач. Так идет к берегу морская волна – плавно, текуче. Бог делался выше, ниже…
– Радуйтесь, уважаемые. Я Меламп, сын Амифаона, целитель.
Волна остановилась.
– По-моему, ребенок нуждается в помощи.
Нет, не Пеон. Темная борода колечками. Лицо смуглое, доброе. Морщинки в уголках глаз. Наверное, его Пеон прислал. Вместо себя. Сам не смог прийти…
– Ты болен, Амфитрион, сын Алкея.
– Я здоров, – мальчик шмыгнул носом.
– Ну да, конечно. Заночевали в пути?
– Ага…
– К утру костер погас. Ты продрог. Роса пропитала плащ…
– Откуда ты знаешь? И мое имя…
«Все-таки бог? – обожгла лихорадочная догадка. – Неужели?!»
– Я не говорил тебе, как меня зовут!
– Я не только излечиваю, – подмигнул ему Меламп. – Я еще и прорицаю.
Он приложил ладонь к пылающему лбу Амфитриона. Повеяло ветром с моря; пелена, застившая взор, исчезла. Ладонь переместилась на грудь.
– Что ты делаешь?
Эхион с подозрением смотрел на Мелампа. Целитель ответил спарту мягким, успокаивающим взглядом. Будто брата признал. Может, они родичи? Дальние?
– У ребенка жар. Я отведу его в храм и прогоню болезнь.
– Если с внуком Персея что-нибудь случится… Ты понял меня?
– Конечно же, случится, – улыбнулся Меламп. – Он выздоровеет.
Спарт кивнул:
– Хорошо.
– Ждите нас здесь.
И снова Эхион послушался. Хотя раньше Амфитрион был уверен: спарт слушается только дедушку Персея. По дороге к храму мальчик смотрел под ноги; вернее, на тень идущего впереди Мелампа. Тень струилась, как хвост. Солнце светит им в спину? Значит, тень должна падать вперед. А у Мелампа… Мысли плавились воском на огне, меняя форму. Тень, свет…