Ведь она же собиралась так сделать, уже договаривалась!
Да, у них была грешная любовь. Но она никому не приносила несчастья. Это было личное дело их двоих. И больше ничье. А потом вмешался этот тип. Вот кто убийца ее сына!
Она ходила по квартире и все делала автоматически, не переставая думать о шантаже.
Неожиданно позвонили в дверь. Второй раз Анечка уже не надеялась на чудо. Но теперь она подумала о шантажисте. Ему не терпится получить свои баксы, и он осмеливается ломиться уже не в почтовый ящик, а прямо в квартиру. Она взяла большой кухонный нож, которым прежде они с Костиком резали хлеб, и пошла на звонок.
Что ж, сейчас он свое и получит. Ей теперь ничего не страшно, потому что ничего и не надо больше от этой жизни.
Анечка резко распахнула дверь, готовясь всадить нож мгновенно в тело шантажиста, как только он перед ней появится.
Но это была пожилая соседка.
– А я звоню, звоню. Уж решила, что вас нет. Объявление-то сорвали, так я так обхожу всех жильцов.
Соседка когда-то работала по профсоюзной линии. Она часто объясняла это всем. И теперь была кем-то вроде председателя лестничного совета.
– В воскресенье придут травить тараканов, просят, что бы во всех квартирах были жильцы. А кто не будет – чтобы оставили ключи. Вы, Анечка, как? Или еще не знаете?
И Анечка на автоматизме, на привычке держать лицо, что бы ни случилось несколько минут назад, ответила, может быть, даже чересчур беззаботно:
– Какие у меня планы – как обычно. С утра – дома, потом на работе. Если до ухода не придут, я вам ключи занесу.
Соседка покосилась на нож, зажатый в руке, но беседу решила продолжить:
– Вчера вечером приходили из фирмы. Предлагают стальные двери. Если больше десяти квартир наберется, так в полтора раза дешевле. Вы как? Нас уже восемь человек записалось. Давайте, я вас тоже запишу, это разве двери – картонка крашеная! Ее же пинком вышибают. Вы запишетесь, еще десятого найдем и всяко сэкономим.
– Хорошо, записывайте, я готова, – согласилась Анечка.
Она сейчас была готова согласиться на что угодно, даже на поход босиком вокруг экватора, лишь бы ее оставили одну со своим планом мести шантажисту.
– Так не забудьте про тараканов! – еще раз напомнила соседка и пошла к своей квартире.
Таракан! Вот кто ее шантажист. Именно таракан. И с ним надо поступить как с омерзительным тараканом.
План мести был прост и ясен.
Но неожиданно снова позвонили. Теперь по телефону.
Это был один из ее многих поклонников, которые возникали постоянно, но, почувствовав, что тут им ничего не обломится, исчезали. Она разговаривала со всеми ими легко и весело, но держала их на расстоянии. Обычно они звонили на работу. И Ёлка даже вела их учет. Но этот исхитрился добыть ее домашний телефон.
– Анна Филипповна! Я прямо из Нидерландов, с королевой общался и вот вам звоню. – Видимо, он рассчитывал поразить ее своей близостью к европейским монархам. – Завтра мировая премьера, билеты по особым спискам, но у меня заказаны. Куда за вами подъехать?
И опять она разговаривала бодрым поставленным голосом. В том смысле, что и рада бы и благодарна за внимание, но занята.
– Тогда послезавтра, еще лучше, – настырничал поклонник. – И я раньше освобожусь. Погуляем до спектакля, посидим в ресторанчике. Или лучше после спектакля.
Надо было соглашаться, чтобы он отстал, – какая теперь разница, если она осуществит задуманное. Но даже в мнимом согласии была бы доля измены. Этого Анечка допустить не могла.
И она отвечала в своей легкой манере, что – увы – послезавтра тоже занята, такова ее работа.
– Давайте договоримся, что мы пока ставим многоточие в нашей маленькой тайне, а я завтра вам позвоню, – не унимался поклонник.
Наконец отстал и он. И тогда Анечка приступила к выполнению своего плана.
Анна Филипповна взяла большой конверт, написала на нем фломастером: «5 тыс. долларов» и вложила туда две свернутые газеты. Этот конверт она заклеила и оставила в своем почтовом ящике внизу, в подъезде.
У них под лестницей было нечто вроде открытой кладовки. Там стоял небольшой дощатый ящик, крашенный зеленой масляной краской. Женщины, которые приходили убирать дом, хранили в нем под замком ведра, тряпки, порошки. Рядом стояла палка, на которую они насаживали швабру. Летом на этом ящике постоянно жила большая серая кошка. Куда кошка уходила зимой – никто не знал.
Анечка спустилась на лифте, отошла к уличной двери и посмотрела в сторону ящика. Под лестницей была темнота, и в ней ящик как бы растворялся.
Это место и стало ее засадой. В руке у нее был тот самый нож с большой пластмассовой ручкой, которым они с Костиком резали хлеб. Она села на ящик, прислонилась к стене и, всматриваясь в лицо каждого входящего – подъезд освещала свисавшая с потолка тусклая электрическая лампочка, – стала представлять, как она сделает все задуманное.
К лифту, даже не взглянув на свой почтовый ящик, еле передвигая ноги и натужно дыша, прошла старуха с палкой с третьего этажа. Анечка так и не знала ее имени, знала лишь, что дети ее несколько лет назад оставили, уехав в Америку.
Потом появилась юная пара. Они недавно переехали, видимо, родители купили им квартиру. Эти, наоборот, долго копошились у ящиков, потом, в ожидании лифта, стали целоваться.
Прошли двое мальчишек-близнецов с рыжим длинноухим спаниелем.
Все эти люди точно не подходили под шантажиста. Они даже, каждый чем-то своим, напоминали ее Костика. Но Анна Филипповна старалась об этом не думать, чтобы не расслабляться. Она терпеливо сидела со своими горькими мыслями. И четким планом.
Потом она вспомнила старую чеченку, которая обещала беречь пустую могилку на холме. И мысленно перед ней извинилась. Для чеченской женщины тот холм – родное место. И даже, когда она уйдет из жизни, кто-то все равно станет вспоминать о ее сыне. А что толку Анне Филипповне с чужой могилы на чужой стороне. На этом холме терзали ее Костика, надругались над ним. А потом сожгли и разметали взрывом его тело. Может ли после всего этого такой холм быть для нее святым?
Наконец появился он. Странно, но что это – именно он, она поняла сразу. Даже когда он еще не сунулся в ее ящик.
Но он сунулся, сначала пропустив мимо себя спускающихся по лестнице людей. Это был человек с их же лестницы, с верхних этажей, и его почтовый ящик находился на стене напротив. Анна Филипповна, слегка перегнувшись, проследила, как он, порывшись, достал из кармана ключик – ключики у многих жильцов подходили к ящикам друг друга, – просунул его в отверстие, повернул, а потом стал шарить рукой в глубине ее ящика, пытаясь вытащить большой толстый конверт, который она так старательно заклеивала.