– Значит, нужно их остановить, – сказал Боабдил. – Не беспокойся, я приму меры.
И в тот же день послал еще одно письмо Фердинанду.
Он принял все его условия, но просил не медлить ни часа. В противном случае, писал Боабдил, в городе вспыхнет мятеж, и христиане не получат ничего, корме его трупа и обрывков договора, брошенных в лицо следующему гонцу.
В Санта-Фе ликовали.
Здесь началась подготовка к вступлению в Гранаду.
Первым в город вошел кардинал Мендоза, сопровождаемый отрядом королевских гвардейцев. Они должны были занять Альхамбру и создать там все условия для приема испанских монархов.
Кардинал поднялся на Гору Мучеников, где встретил Боабдила, окруженного пятьюдесятью знатными маврами.
Гвардейцы расступились, и Боабдил направил коня к Фердинанду, стоявшему позади кардинала и окруженному кольцом телохранителей.
Весь облик Боабдила, восседавшего на черном арабском скакуне и тщетно пытавшегося держаться с подобающим ему достоинством, был исполнен патетики и драматизма. Его туника сверкала золотым орнаментом, вышитый бисером головной платок ниспадал на плечи, а глаза смотрели с тоской и печалью.
Приблизившись к Фердинанду, он спешился и уже был готов встать на колени, но Фердинанд, тоже соскочивший с лошади, сначала схватил его за руку, а затем обнял. Ему не хотелось лишний раз унижать этого несчастного юношу.
Боабдил произнес – громко, чтобы все слышали:
– Я принес ключи от Альхамбры. Отныне они будут принадлежать христианскому королю Фердинанду. Так пожелал Аллах, мне же остается лишь попросить о снисхождении к моим бывшим подданным.
По очереди поклонившись Фердинанду и стоявшей в отдалении Изабелле, он повернулся и побрел к группе людей, ожидавших его на склоне холма. Это были его родственники. Впереди всех стояла разгневанная Зорая.
– Ну, вот и все, – вздохнул Боабдил. – Пора проститься с Гранадой и ее былым величием.
Зорая хотела что-то сказать, но Боабдил, величаво взмахнув рукой, велел ей следовать за ним. Ему подвели коня, он вскочил в седло, и процессия тронулась в сторону городских ворот.
Вскоре они миновали посты кастильских стражников, недостроенные христианские фортификации и поднялись на холм, откуда в последний раз могли увидеть Гранаду. Боабдил велел остановиться.
Несколько минут он молча смотрел на таявшие в тумане очертания прекрасного города, столицы некогда могущественного и, увы, уже не существующего королевства.
По его щекам потекли слезы.
Зорая направила к нему свою лошадь.
– Взгляните-ка на него, он плачет! – воскликнула она. – Плачет! Вот и все, чего мы дождались от тебя. По-женски проливать бесполезные слезы над городом, который ты должен был защитить как мужчина!
Боабдил повернул коня, и кавалькада продолжила путь. Больше они не останавливались и не оглядывались.
А тем временем Изабелла и Фердинанд торжественно вступили в ворота Альхамбры, где улицы и главная площадь уже были окроплены святой водой – для изгнания нечестивого духа, так долго осквернявшего испанскую землю.
Сверкая королевским убранством, монархи, сопровождаемые пышной свитой, проехали к бывшему дворцу мавританского султана, где по их приказу были собраны жители Гранады. Оба понимали необходимость произвести впечатление на горожан, еще помнивших богатство и величавость их прежних правителей.
Вдоль улицы, ведущей ко дворцу, выстроились королевские гвардейцы, и, глядя поверх их голов, Изабелла видела то, что мерещилось ей в детстве, когда она давала свою торжественную клятву отцу Торквемаде. Над Альхамброй развевался христианский флаг: пал последний мавританский оплот в Испании, победа была полной и окончательной.
За ее спиной не смолкали ликующие крики: – Гранада! Гранада для королей – для Изабеллы и Фердинанда!
Кристобаль Колон прибыл в Санта-Фе как раз в тот момент, когда процессия, возглавляемая Изабеллой и Фердинандом, вступала в побежденную Гранаду.
На следующий день Беатрис де Бобадилла пригласила его к коронованным особам.
Кристобаль почти не сомневался в успехе – ведь война закончилась, а война-то и мешала им решить его участь.
Он снова изложил свои планы; обращаясь к Изабелле, подчеркнул важность завоевания новых земель с точки зрения миссионерской – чтобы обитающие там невежественные аборигены могли быть обращены в христианство; для Фердинанда несколько раз упомянул о невероятном богатстве этих стран.
Монархи сияли.
– Ваше Величество король и Ваше Величество королева! – завершил свою речь Кристобаль. – Как вы понимаете, все эти соображения позволяют мне надеяться на выполнение некоторых моих условий.
– Каких именно? – деловито осведомился Фердинанд.
– Я прошу заранее пожаловать меня титулом адмирала всех земель, которые я открою в течение своей жизни. После моей смерти он должен перейти к моим наследникам.
Изабелла оторопела. До сих пор адмиральский титул был привилегией самых знатных фамилий Испании. К слову сказать, адмиралом Кастилии не так давно стал дон Алонсо Энрикес, Фердинандов дядя. Неужели какой-то безродный моряк всерьез рассчитывает удостоиться такой исключительной чести?
Фердинанд тоже перестал улыбаться. Поведение этого человека покоробило обоих монархов.
Кристобаль с невозмутимым видом добавил:
– Я должен стать губернатором и вице-королем всех открытых мною земель.
– Очевидно, вы плохо знакомы с придворными порядками, – холодно произнес Фердинанд. – Назначать губернаторов и вице-королей – право монарха.
– Такой порядок мне известен, Ваше Величество, – без тени смущения продолжал Кристобаль. – Кроме перечисленных прав я надеюсь получить десятую часть всей добычи, которую я привезу из этого плавания, а в будущем – десятую часть с каждой экспедиции, отправленной к берегам Индии и Китая. В случае возникновения имущественных споров мне будет принадлежать право выбора судей, чье решение никто не сможет обжаловать. И наконец, я прошу места при дворе для моего сына.
Монархи оцепенели. Первой от потрясения оправилась Изабелла.
– Признаюсь, сеньор Колон, ваши требования нас удивили, – сказала она. – Сейчас вы можете идти. В свое время мы известим вас о своем решении.
Кристобаль поклонился, затем твердо произнес:
– Ваше Величество, я прошу вас не затягивать с этим решением. Мне сообщили, что меня с нетерпением ждут при французском дворе.
С этими словами он повернулся и вышел из комнаты.
– Возмутительно! – воскликнул Фердинанд. – Неслыханная наглость!