Может быть, он поступил неразумно, ссылаясь на здоровье. Екатерина была сама заботливость, простая душа, которой предстояло еще многое узнать о нем, и с его стороны было очень глупо, что он не мог себя заставить сказать, как это обычно говорил милорд Бекингем своей жене, или милорд Рочестер – своей, что ему изредка необходимо побыть в другой компании. Ему приходится лгать, так как, если не лгать, он обидит ее, а видеть, что она обижена – значит портить себе удовольствие; а что он не терпел, так это портить себе удовольствие.
При следующей их встрече она будет надоедать ему своей заботой, а ему надо будет выдумывать боль в голове или в каком-нибудь другом месте и точно запомнить признаки недомогания. Ему, может быть, даже придется согласиться выпить лечебный напиток «поссет», приготовленный ею лично, ибо она, простодушное создание, всегда была готова демонстрировать свою супружескую преданность…
Но довольно этих раздумий; вот она – Нелл, восставшая из мертвых. Прелестнее, чем когда бы то ни было, с глазами, в которых светятся ум и добрый юмор.
Эта малышка Нелл нравится мне все больше, – думал король; убрав с кровати одну из множества болонок, которые всегда находились у него в спальне, он нежно обнял Нелл, и Нелл ответила ему тем же.
Они предавались любви. Потом задремали и, проснувшись, увидели у постели жену Уилла Чэффинча.
– Ваше Величество! Ваше Величество! Прошу вас, проснитесь. Сюда идет королева. Она несет для вас поссет.
– Прячься, Нелл! – велел король.
Нелл выскользнула из постели и как была, нагая, спряталась за балдахином.
Екатерина вошла в комнату, едва Нелл успела спрятаться; с длинными, красивыми волосами, покрывающими плечи, она подошла к постели. Ее бесхитростное лицо было взволновано.
– Я не могла заснуть, – сказала она. – Я только и думала о том, как вам больно.
Король взял ее руку, когда она села на постель и тревожно на него посмотрела.
– О, – ответил он, – о боли можно сожалеть лишь потому, что она нарушила ваш сон. Она прошла. Я уже даже забыл, где она была.
– Я очень рада. Я принесла вам это лекарство. Уверена, что при необходимости оно немедленно вам поможет.
Нелл, слушая, думала: «Вот король и королева Англии, и он обращается с ней так же очаровательно любезно, как и со своими шлюхами».
– А вы, – говорил он, – в это время должны отдыхать в своей постели. Иначе мне придется приносить вам лекарство, если вы будете бродить в одном пеньюаре.
– И вы это сделаете, – ответила она. – Я знаю. У вас самое доброе сердце на свете.
– Прошу вас, не будьте обо мне столь высокого мнения. Я этого не заслуживаю.
– Карл… Я останусь с вами сегодня ночью… Неожиданно наступила тишина, и, не в силах удержаться, Нелл раздвинула складки балдахина и посмотрела в проделанную ею щелку. Она увидела, что одна из королевских болонок вскочила на королевскую постель с ее туфелькой в зубах и положила ее там, как бы предлагая туфельку Нелл королеве Екатерине.
Нелл одним взглядом охватила всю сцену – замешательство короля и лицо королевы, покрасневшее от унижения.
Королева быстро обрела чувство собственного достоинства. Она уже не была той неопытной женщиной, которая когда-то упала в обморок при встрече с Барбарой Каслмейн, когда та в насмешку поцеловала ей руку.
Она сказала резко:
– Впрочем, не останусь. Хорошенькая дурочка, которой принадлежит эта туфелька, может простудиться.
Король ничего не ответил. Нелл услышала, как дверь закрылась. Она медленно приблизилась к постели. Король нежно поглаживал уши той маленькой болонки, которая их выдала… Он задумчиво смотрел перед собой, пока Нелл устраивалась рядом.
Потом он сочувственно обернулся к ней.
– На свете случается много странных вещей, – сказал он. – Многие женщины добры ко мне: я – король, а проявлять доброту к королям выгодно, поэтому тут нет ничего удивительного. Но для меня остается тайной, почему эта добрая и достойная женщина, моя королева, любит меня?
Нелл ответила:
– Могу сказать вам, государь.
И она ему это сказала; ее объяснение было понятным и остроумным. Она помогла ему вновь обрести прежнее добродушие…
Вскоре после этого Нелл обнаружила, что ждет ребенка от короля.
Теперь, когда Нелл забеременела, она уже не могла исполнять свои прежние роли. О ней позаботился Уилл Чэффинч, который ведал соответствующими статьями королевских расходов, и она переселилась в район Ньюменз-роу, находившийся рядом с Уэтстоунским парком.
Нелл ликовала при мысли, что она родит ребенка от короля, но у Карла это обстоятельство не вызвало особенного интереса. У него и так было много незаконнорожденных детей, а требовался хотя бы один законнорожденный. Еще до того, как ему вернули трон, у него была большая и все увеличивавшаяся семья, в которой герцог Монмут был старшим сыном. Некоторых он держал около себя, остальные ушли из его жизни. Одним из таких был Джемс де ла Клош, рожденный Маргаритой де Картере в то время, когда он был в изгнании на острове Джерси. Он полагал, что Джемс стал теперь иезуитом. Леди Шэннон родила ему дочь; Екатерина Пегг – сына и дочь. Было много других, утверждавших, что они его дети. Ко всем ним он относился с веселым добродушием. Он гордился своей способностью производить на свет сыновей и дочерей, и когда некоторые из его подданных звали его «Олд Раули» – по имени жеребца из королевских конюшен, от которого родилось больше прекрасных и здоровых жеребят, чем от других, – он не возражал. Барбара Каслмейн родила ему уже пятерых детей. Всех их он нежно любил. Он обожал своих детей, больше всего он любил с ними разговаривать и слушать их забавные замечания. Ему больше нравилось бывать у Барбары в детской комнате, чем у нее в спальне. Они росли более занятными – юные Анна, Чарлз, Генри, Шарлотта и Джордж, – чем их мегера-мать.
Он признал своими детьми девять или десять человек, назначил им денежное обеспечение, не упустил из виду выгодные для них браки… О, да, он на самом деле любил своих детей!
И вот теперь крошка Нелл должна подарить ему еще одного.
Это было интересно, он с удовольствием поглядит на ребенка, когда тот появится, но до того времени ему есть чем заняться в других местах.
Какое-то время его немного тревожили сын Монмут и брат, герцог Йоркский, поведение которых могло бросить тень на королевскую власть.
Монмут становился все более распущенным. Что касается амурных дел, то говорили, что он в будущем обещает сравняться с отцом. Карл только пожимал плечами, слыша это. Пожалуй, ему бы и не хотелось, чтобы юный Джемми был другим, не похожим на своего родителя.
Однако ему бы очень не хотелось, чтобы его сын ввязывался в каждую уличную драку. Карл выделил ему конный отряд, и когда ездил недавно в Харидж инспектировать фортификационные сооружения, ему доложили, что сын с приятелями весьма весело проводил время, совращая в округе деревенских девушек.