«С моей стороны было бы нелюбезно лишать его удовольствий, которые мне самому доставляли так много радости», – говорил Карл самому себе. И все же он бы предпочел, чтобы юный Джемми развивал в себе какие-нибудь более серьезные способности. Конечно, друзья короля тоже не слыли святошами, но те были умными людьми. Распутничая, они интересовались и духовной жизнью, а не только развлечениями – так же, как и сам Карл. А его сын Джемми усвоил пока, как ему казалось, все дурное, что пришло с эпохой Реставрации, и ничего хорошего из ее добрых обычаев.
Джемми с каждым днем становился все более заносчив и задирист. Он бросал тень на королевский дом. Джеймс тоже заставлял короля волноваться. Он был совсем не похож на юного Джемми. У Джеймса были любовницы, много любовниц, и всякий раз, как только он мог ускользнуть от Анны Гайд, он отравлялся к любовницам и делал им детей. Джеймс не был дурным человеком, он был просто дурак. Бог наградил Джеймса талантом делать то, что приводит к неприятностям, – главным образом для него. «Ах, – частенько говаривал Карл, – спаси меня от глупости моего брата. Но прежде всего спаси от глупости его самого».
Сейчас у Иакова были нелады с Бекингемом. Тот тоже был обречен доставлять неприятности, но в основном себе. Два нарушителя спокойствия; если бы они объединили свои способности и варили бы кашу в одном котле, мне было бы легче, размышлял Карл. Но каждый из них стремится заварить кашу отдельно, в своем собственном котле, и мне предлагается двойная порция неприятностей.
Бекингем – из них двоих он несравненно умнее – решил, что Джеймс должен стать его другом. Он заигрывал с герцогом, предлагая ему забыть споры и действовать заодно. Бекингему хотелось освободиться от своего основного соперника в «кабальном» совете (как, потешаясь, называло его народное остроумие), милорда Арлингтона, и с этой целью он домогался союза с Джеймсом.
Джеймс, твердо уверенный в своей правоте, устранился от их интриг. Он дал им понять, что считает ниже своего достоинства попадать в такую «кабалу»; он намерен по-своему служить королю.
К необузданному и отчаянному Бекингему следовало подходить с большим тактом.
Отныне Бекингем считал Джеймса своим врагом; а каково болезненно честолюбивому человеку терпеть врага, который является к тому же предполагаемым наследником короны?
Бекингем бушевал от ярости, и сумасбродные планы теснились в его изобретательном мозгу. Королю необходимы были законнорожденные дети: герцогу Йоркскому никак нельзя позволить взойти на трон!
И тут вдруг Бекингем высказывает свой дикий план о разводе короля – этого отменного жеребца, много раз доказавшего, что он способен производить детей с самыми разными женщинами, – с бесплодной Екатериной, чья неспособность исполнить свои обязанности королевы может ввергнуть страну в отчаянное положение.
Карл отклонил заботы Бекингема о себе, который предлагал постараться расторгнуть брак с Екатериной или похитить ее и в последующем отправить в одну из заморских колоний, где от нее не будет ни слуху ни духу.
Кроме того, Карл предупредил Джеймса.
– В буйной голове милорда Бекингема роятся безумные мысли, – сказал он. – И главный смысл их в том, чтобы вы не смогли наследовать трон. Не смейся над этим, Джеймс. Бекингем – опасный человек.
Бекингем занялся Монмутом. Какие дикие семена мог бы он посеять в этой невежественной голове?
Да, тучи над троном сгущались, и у короля почти не было времени думать о ребенке, которого Нелл должна была вскоре произвести на свет.
В комнате нечем было дышать. Шторы на окнах были задернуты, чтобы не беспокоил свет; в спальне горели свечи. Нелл лежала в постели и думала, что настал ее последний час. Так много женщин умерло при родах.
С ней была Роза, пытавшаяся приободрить ее.
– Нелл, – прошептала Роза, – не лучше ли тебе походить туда-сюда по спальне? Говорят, это облегчает роды.
– Не могу больше, Рози. Не могу, – простонала Нелл. – Я уже достаточно ходила, а эти муки, кажется, я не вынесу.
Ее мать сидела у кровати; сквозь полузакрытые глаза Нелл увидела, что она принесла с собой бутылку джина.
Она уже плакала. Нелл слышала, как она бормочет что-то о своей красивой дочери, которая покорила короля. Вдруг голос матери, высокий и резкий, прогремел всю спальню:
– Эта маленькая шельма, моя девочка Нелл, родит королевского сына. Кто бы это подумал… про мою маленькую Нелл!
Как далеко, думала Нелл, от борделя в Коул-ярде до родов королевского побочного ребенка…
А где был король в тот день? В Лондоне его не было. Он скакал в Дувр, чтобы приветствовать заморских гостей. «Государственные дела, – бормотал он, – государственные дела… Вот почему я не могу быть рядом при рождении нашего ребенка, милая Нелл».
Он, бывало, говорил ей подобные вещи, чтобы она знала, что ребенок, которого она ждет, для него так же важен, как и те, что родились у его любовниц благородного происхождения. Актриса или герцогиня… ему было все равно. Вот что он хотел сказать. И если бы он был около нее и сказал бы это, она бы ему поверила.
– Я всегда говорила, – прохрипела миссис Гвин, обращаясь к Мэри Кнепп и Пег Хьюджес, которые вошли в спальню, чтобы пополнить число присутствующих и посмотреть, как мисс Нелл разродится королевским внебрачным ребенком. – Я всегда говорила, что моя Нелл слишком мала, чтобы рожать детей.
Тут вдруг Нелл села в постели и громко воскликнула:
– Кончай свои причитания, ма! Я еще пока не труп. И не собираюсь им быть. Я буду жить, и королевский ублюдок тоже!
Это было совершенно в духе Нелл, так что все принялись хохотать, а потом Нелл еще кое-что добавила – и они никак не могли остановиться, пока боль не усилилась, и она не позвала Розу и повитуху.
Вскоре после этого Нелл в изнеможении откинулась на подушки, на руках она держала королевского сына.
Головка его была покрыта мягким темным пушком.
Женщины, наклонившиеся над ним, воскликнули:
– Он настоящий Стюарт! Да, в отпрыске Нелл ясно просматривается королевский жеребец.
А Нелл, крепко прижимая его к себе, была уверена, что ее ждет еще неизведанное счастье. Никогда еще она не чувствовала такой усталости, но и такой удовлетворенности своей судьбой.
Это крошечное создание в ее руках никогда не должно ползать по мостовой переулка Коул-ярд или держать лошадей для благородных джентльменов. Ее ребенок сам должен быть благородным джентльменом – герцогом, не меньше!
А почему бы и нет? Разве отпрыски Барбары не герцоги? Почему бы прекрасному младенцу Нелл тоже не стать им?
– Как ты назовешь его, Нелл? – спросила Роза.
– Я назову его Карлом, – ответила Нелл, – Карлом, конечно, – в честь отца.
И вот в этот момент, впервые в своей жизни Нелл поняла подлинный смысл честолюбия. Оно родилось в ней, сильное и неистовое, и все ее надежды и желания добиться величия теперь были связаны с лежащим в ее руках младенцем.