– Она ничего не значит для меня.
– Вильгельм!
– Но…
Он не хотел слушать ее, тем более – позволить ей задавать вопросы, на которые ему пришлось бы отвечать. Уже сейчас в ее голосе он уловил торжествующие нотки. Она желала, чтобы все так и было – чтобы Елизавета и в самом деле ничего не значила для него. И она бы не остановилась на полпути.
– Послушай, – спешно сказал он, – неужели ты забыла, что ты – моя жена?
– Боюсь, Вильгельм, это ты забыл об этом.
– Ерунда, я всегда об этом помню.
Это была правда. Не ей ли предстояло унаследовать три короны, на которые он так рассчитывал?
– Мария, давай будем благоразумны.
– Что ты имеешь в виду, Вильгельм?
– Эта связь… я не очень дорожил ей.
– Значит, теперь с ней покончено?
– Я никогда не забуду, что ты – моя жена. Наш брак очень важен для нас… и для Голландии… и для Англии. На нас лежит долг. Давай не забывать об этом.
– Давай, Вильгельм.
Он положил руки ей на плечи, чуть заметно улыбнулся. В ее глазах блестели слезы, и он понял, что одержал победу.
Когда она ушла, он послал за Ковелом, Анной Трелони и миссис Ленгфорд.
– Можете собирать вещи, – сказал он им. – Завтра вы уезжаете из Гааги.
Затем он сел за стол и написал письмо Лоренсу Хайду – шурину короля, – которого попросил отозвать из Голландии посла Бевила Скелтона.
В тот же вечер Вильгельм уехал в Лейден, на официальную встречу с одним из германских принцев.
Узнав о распоряжении, которое он отдал перед отъездом, Мария расстроилась. Она любила Анну Трелони, дружившую с ней еще в Ричмонде, любила и свою старую кормилицу миссис Ленгфорд – с обеими было жаль расставаться. Тем не менее решение об их возвращении на родину принял Вильгельм, а с его желаниями приходилось считаться. Не могла она смириться с другим обстоятельством, что само по себе было ей не свойственно, однако на то существовали две причины. Во-первых, в отсутствие супруга она всегда чувствовала себя раскованней, чем обычно; во-вторых… во-вторых, она помнила, как дрогнул голос Вильгельма во время их последнего разговора.
Утром Мария послала за Елизаветой Вилльерс.
Та предстала перед ней – настороженная, уже заподозрившая неладное.
– У меня есть одно очень важное письмо, которое адресату нужно передать в собственные руки, – сказала она.
Официальный тон, которым были произнесены эти слова, еще больше насторожил Елизавету.
– Я вас слушаю, Ваше Высочество.
– Зная вашу исполнительность и лояльность по отношению к семье принца Оранского, я собираюсь поручить эту задачу вам.
– Ваше Высочество, вы можете быть уверены в том, что ваше поручение будет выполнено.
– Я в этом не сомневаюсь.
Мария подошла к столу и взяла письмо, скрепленное ее собственной печатью.
– В путь вы отправитесь сегодня.
Она повернулась, чтобы посмотреть на Елизавету, – и в этот момент ее охватила жгучая ревность. Что он нашел в ней? Да, она была умна, с этим мало кто спорил. Но вот в том, что касается внешности – тут, пожалуй, никому бы и в голову не пришло сравнивать ее с Марией, в свое время слывшей одной из самых красивых женщин Европы, что уж и говорить о ее манерах, умении держаться с королевским достоинством. Правда, в последние годы она располнела, но у нее были по-прежнему густые волнистые волосы и прекрасные глаза – близорукость, правда, доставляла ей массу неудобств, но при этом делала ее особенно привлекательной, не похожей на других.
У Елизаветы тоже были не совсем обычные глаза – немного асимметричные, – а кроме того, она была умна и по-своему отважна. Не в этом ли заключалась ее сила?
– Кому передать письмо, Ваше Высочество? – спросила Елизавета.
– Моему отцу.
Мария с удовольствием наблюдала за Елизаветой, удивление на лице которой быстро сменилось паникой.
– Ваше Высочество, простите, но… я не понимаю…
– Понимаете, очень даже хорошо понимаете, – сказала Мария. – Уж не вообразили ли вы, будто я вручу вам какое-нибудь обычное письмо… как какому-то пажу.
– Нет, но…
– Вот и собирайтесь в дорогу. Поедете вместе с двумя служанками, получившими приказ вернуться в Англию. Сопровождать вас будут мои личные телохранители – это на случай каких-нибудь неприятностей… в которых вы не заинтересованы так же, как и я.
Мария могла быть уверена в том, что еще никогда в жизни Елизавета не пребывала в таком смятении. Совершенно явно она не знала, что сказать. Вильгельм из Гааги уехал, а в его отсутствие все приказы Марии требовали беспрекословного подчинения.
Через два часа Мария проводила трех служанок и их телохранителей, а еще через несколько часов узнала о том, что все они благополучно сели на корабль, отплывший в Англию.
Теперь оставалось ждать возвращения Вильгельма.
Вильгельм пробыл в Гааге два дня, прежде чем узнал об отъезде Елизаветы Вилльерс.
О случившемся ему поведал Бентинк. Их ссора к тому времени уже немного забылась, и хотя Вильгельм не принес извинений – подобный дружественный шаг был для него непосилен, – он дал понять, что больше не сердится на своего друга и в будущем тому следует всего лишь не заводить разговоров о семейных отношениях принца Оранского.
– Хорошо, поговорим о делах вашего покорного слуги, – вздохнул Бентинк. – Моя свояченица отбыла в Англию.
На какое-то время Вильгельм утратил обычное самообладание и выразил полное замешательство.
– Уехала по приказу принцессы, – добавил Бентинк. Вильгельм по-прежнему молчал, и Бентинк приготовился к буре.
Ничего не произошло.
– Я хочу, чтобы вы просмотрели вот эти письма из Германии и сообщили мне свое мнение о них.
Бентинк почтительно склонил голову. Он воздавал должное выдержке своего хозяина – но в то же время гадал о том, что же теперь предпримет Вильгельм. И, восхищаясь поступком Марии, жалел ее.
Расставшись с Бентинком, Вильгельм сел в кресло и приложил ладонь к горлу. Он с трудом дышал, но сейчас его мучила не астма, а один уже давно не дававший ему покоя вопрос: что произойдет, когда Мария станет королевой Англии? Найдя поддержку в своих могущественных министрах, стоящих за ее спиной, изменит ли отношение к нему? Иными словами: будет он королем или только супругом царствующей королевы?
Они оба задавались этим мучительным вопросом – и ни один не решался задать его другому, боясь получить не тот ответ, который ему был нужен. Поэтому Вильгельм старался полностью подчинить ее своей воле, и иногда ему уже казалось, что эта цель наконец-то достигнута, будущее находится в его руках; затем – обычно в его отсутствие – происходило нечто такое, что скорей свидетельствовало об обратном.