— Превосходно! — воскликнул Кабаков. — Ну, так идите же, исполняйте свой долг!
— Говорю же, вы перевозбудились.
— Вовсе нет.
— Ладно, Дэвид, спасибо за приглашение. Если бы можно было, я бы тоже пригласила вас в Хайфу. Или куда-нибудь в другое место. Поскрипеть кроватью, понежиться в постели... — Рэйчел помолчала, потом пробормотала сдавленно: — Прощайте, майор Дэвид Кабаков. Я буду о вас вспоминать, — И побежала вниз по тропинке, сама не замечая, что плачет.
Джип Рэйчел набрал скорость, и ветер превратил слезы в холодные бороздки на щеках, а потом высушил их без следа. Так было в Израиле, семь лет назад.
* * *
Прервав воспоминания Кабакова, в палату вошла медсестра. Он снова увидел спинку кровати, белые простыни, казенные стены. Медсестра поставила на столик бумажный стаканчик с пилюлями.
— На сегодня все, мистер Кэбов, до свидания. Завтра днем приду к вам опять.
Кабаков взглянул на часы. Вот-вот должен позвонить Мошевский из отеля в горах.
Сиделки ночной смены тянулись ко входу в госпиталь. Из автомобиля, припаркованного у тротуара на противоположной стороне улицы, за ними наблюдала Далиа Айад. Она засекла время и вскоре уехала.
Кабаков принимал в госпитале свои пилюли, а в это время Мошевский стоял на пороге ночного клуба «Бум-Бум-Рум» в отеле «Марри Лодж», мрачно взирая на посетителей. Три часа утомительной езды по дороге, ведущей через карликовые Поконские горы, покрытые слепящим снегом, привели его в дурное настроение. Как и следовало ожидать, имя Рэйчел Боумен в списках постояльцев не значилось. Не обнаружилось ее и среди публики, обедавшей в ресторане первого этажа, где метрдотель, обеспокоенный назойливым вниманием Мошевского к своим клиентам, трижды надоедал ему предложением провести к свободному столику.
Оркестр в «Бум-Бум-Рум» играл неплохо, хотя и гремел вовсю. По дороге сюда Мошевский переговорил с директором-распорядителем шоу и теперь следил, как круг от луча театрального прожектора скользил от стола к столу, ненадолго задерживаясь на каждом из них. Посетители недовольно отворачивались от яркого света, отмахивались, как от назойливой мухи.
Рэйчел Боумен со своим новоявленным женихом сидели за одним столиком с супружеской четой, с которой они познакомились уже здесь, в отеле. Рэйчел пришла к выводу, что отель со всех точек зрения отвратителен. Поконские горы оказались просто жалкими, никчемными холмами, публика вульгарна, обстановка — сплошная безвкусица. Руки многих посетителей поблескивали новенькими обручальными кольцами, парочки то и дело начинали миловаться, и все это отдавало пошлятинкой массового токования. Рэйчел же это угнетало еще и тем, что напоминало о ее собственном вроде бы согласии выйти замуж за молодого и многообещающего, но занудного, адвоката, сидящего сейчас рядом с ней. Нет, этот человек не сможет внести в ее жизнь ощущение счастья или хотя бы небольшого праздника.
Какой уж тут праздник, если они поселились в шестидесятидолларовом номере с аляповатой псевдовосточной мебелью, сварганенной бруклинскими умельцами, унылыми обоями и крашеным дощатым полом. Пыльные окна, похоже, открывались только летом — хозяева экономили на обогреве; в застойном воздухе пахло туалетом. В день приезда из сливного отверстия ванны торчал пук волос. Жених щеголял в халате и сетке для волос, а спать укладывался строго по распорядку.
Боже мой, думала Рэйчел, да ведь я-то ничем не лучше, раз нацепила на пальцы дурацкие эмалированные колечки.
Мошевский возник у столика, словно кашалот, вынырнувший из пучины морской перед утлым гребным суденышком. Он заранее выучил первые слова. Начать следовало с шутки.
— Кажется, доктор Боумен, мы с вами встречаемся исключительно на вечеринках. Вы помните меня? Мошевский. Шестьдесят седьмой год, Израиль... Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Простите, не припоминаю.
Мошевский рассчитывал, что заготовленного вступления будет достаточно, поэтому несколько растерялся, но, справившись с секундным замешательством, повторил:
— Роберт Мошевский. Израиль, тысяча девятьсот шестьдесят седьмой. — Он наклонился, демонстрируя свою физиономию. — Я лежал с майором Кабаковым в госпитале, а потом мы гуляли на вечеринке.
— Ах, да, конечно! Сержант Мошевский. Простите, не узнала вас в штатском.
Мошевский не совсем понял — ему послышалось слово «подштанники». Он недоуменно взглянул вниз, на свои брюки. Вроде бы все в норме.
Приятель Рэйчел разглядывал его с интересом.
— Марк Тобмен... Роберт Мошевский, мой старый знакомый, — представила их Рэйчел. — Пожалуйста, присаживайтесь, сержант.
— Да-да, прошу вас, — с долей сомнения подтвердил приглашение Тобмен.
— Какими судьбами?.. — Внезапно лицо Рэйчел напряглось. — С Дэвидом все в порядке?
— Почти.
Не втянуться бы в светскую болтовню, подумал Мошевский. Ему совсем недосуг здесь рассиживаться. Он наклонился к уху Рэйчел и пророкотал:
— Прошу прощения, но мне необходимо поговорить с вами конфиденциально. Это крайне важно и срочно.
Рэйчел положила ладонь на плечо жениха.
— Извини, Марк, надеюсь, это займет не более нескольких минут. Не беспокойся.
Через пять минут она вернулась, но только для того, чтобы отозвать Марка Тобмена, а еще десятью минутами позже адвокат уже сидел в баре один-одинешенек, тоскливо уткнувшись подбородком в кулак.
Мошевский гнал машину обратно в Нью-Йорк, доктор Боумен молча сидела рядом, а снежная крупка выбивала дробь по ветровому стеклу и, проносясь мимо, мелькала по бокам, словно трассирующие пули.
* * *
Значительно южнее ледяная крупка барабанила по крыше и стеклам лэндеровского пикапа. Далиа Айад вела его по аллее национального парка. Аллея была присыпана песком, но после поворота на семидесятую дорогу, ведущую на запад, к Лэйкхерсту, стало скользко, и скорость пришлось снизить.
До дома Лэндера Далиа добралась лишь к трем часам ночи. Она вбежала на кухню, где Лэндер варил кофе, и бросила на стол экстренный выпуск «Дейли Ньюс», развернутый на странице с фотографией. Отчетливый снимок не оставлял сомнений — лицо Кабакова. Ледяная крупка таяла в волосах Далии, и холодные капельки покалывали глаза Лэндера радужными искрами.
— Итак, это Кабаков. Что будем делать?
— А вот что, — вступил Фазиль, появляясь из комнаты. — Если до взрыва Кабаков успел обработать Музи, то он заполучил ваше описание. На Музи он, должно быть, вышел через сухогруз, а там мог узнать и мои приметы. Даже если ему пока не удалось установить мою личность, достаточно уже и того, что ему известно о моем существовании. А в Бейруте он видел Далию. Рано или поздно до него дойдет...
Лэндер с треском поставил чашку на стол, расплескав кофе.