Она выбрала отце де Саси, королевского духовника.
* * *
Над Францией сгущались тучи войны.
Мир, заключенный в О-ля-Шапель, был более выгоден Англии, нежели Франции, и факт этот становился все более очевидным. Британское правительство внимательно следило за состоянием дел во Франции; мирный договор означал, что Мадрас переходит от французов к англичанам, но последние продолжали потихоньку прибирать к рукам и другие азиатские территории.
Особенно пристально англичане присматривали за французским коммерсантом Жозефом Дюпле — ему принадлежала фабрика в Чандернагоре, его же назначили губернатором французского поселения. Власть его теперь простиралась на территории от реки Нарбада до мыса Коморин, но предприимчивый англичанин Роберт Клайв, который в свое время прибыл в Индию в качестве клерка Ист-Индской компании, был твердо убежден, что Индией должны править исключительно британцы. Клайв оказался более талантливым администратором, чем француз, к тому же его правительство оказывало ему большую поддержку, чем французское своему Дюпле. К тому же французы, озабоченные сохранением хороших отношений со своими островными соседями, вновь и вновь уступали их притязаниям по части Индии.
Британцы жаждали полновластного владычества не только над Индией, но и над Канадой. Их основной заботой было расширение рынка, а присутствие французов в Канаде тормозило этот процесс, и в июне 1755 года английский адмирал Боскуин захватил два французских фрегата — сделано это было без объявления войны. В последовавшем за этим морском сражении Франция потеряла триста кораблей, а послы Франции в Лондоне и Ганновере были срочно отозваны в Париж.
Необходим был контрудар. Войска, которые возглавил Ришелье, отличившийся в битве при Фонтенуа, отправились в порт Маон, столицу Минорки. Они захватили крепость, Франция одержала победу, равную победе англичан в Ньюфаундленде. Англичане отозвали адмирала Бинга, не сумевшего противостоять французам. Его обвинили в предательстве и расстреляли в Портсмуте — как прокомментировал это событие Вольтер, «pour encourager les autres» [3] .
Но Франция не могла вступить в большую войну с Британией, не обеспечив себе мирного тыла в Европе.
Императрица Мария Терезия увидела в этой ситуации шанс вернуть себе Силезию, потерянную в результате войны за престолонаследие.
Ее посол князь фон Кауниц давно искал возможности заключения союза с Францией. Фатоватый на вид Кауниц был на самом деле мудрым государственным деятелем. Он быстро понял, что добиться во Франции успеха он может только с помощью, мадам де Помпадур. Значит, надо было завести с ней дружбу.
Он и попытался это сделать, но Мария Терезия разрывалась между сознанием государственной необходимости и угрызениями совести: она считала для себя унижением иметь дело с женщиной, которая в ее глазах выглядела отъявленной грешницей.
Однако Мария Терезия была из тех, кто умел поступиться личными интересами ради интересов государства. А ее супруг, герцог Лоррен, которому императорская корона досталась в результате войны за престолонаследие, хоть и не интересовался вопросами политическими, однако не мог сдержать циничной ухмылки — ведь его праведнице Марии Терезии придется взять в союзницы эту пресловутую мадам де Помпадур.
Вот уж забавная получается история. Не то, чтобы Мария Терезия была в таких уж хороших отношениях с церковниками, но она все-таки славилась своим благочестием. Ах, разве возможно, восклицал отец шестнадцати детей Марии Терезии, иметь дело с особой такой репутации?!
Вполне возможно, отчеты о такой расстановке сил достигли мадам де Помпадур, и вполне возможно, именно этим и объяснялось ее стремление к новой жизни.
Во всяком случае, Кауниц был весьма рад сообщить своей императрице, что маркиза, судя по всему, обратилась в лоно святости.
* * *
Дофин с интересом наблюдал за развитием событий. Он был настроен против маркизы еще более решительно, чем прежде.
И все же он пребывал в смятении. Он всегда презирал тот распущенный образ жизни, который вел его отец, и вдруг он сам влюбился в женщину, которая отнюдь не являлась его женой!
Как-то раз он отправился посмотреть работы Фредона, художника, которого он обожал, и в его студии встретил ту женщину. Она была молода, очень хороша собой, и он задержался поговорить с ней об увиденном. Оказалось, вкусы их совпадают.
Он был настолько уверен в собственной добродетели, что ни на мгновение не усомнился в сути своего интереса к мадам Дадонвиль — так она назвала себя. И добавила, что очень интересуется искусством.
Им непременно следует посещать художников вместе, предложил дофин. Что если им снова встретиться у Фредона? Это будет интересно, согласилась она.
Так они встречались несколько раз, и вдруг дофин осознал, что эти встречи для него значат. Следовательно, решил он, их следует прекратить.
И он прекратил — только для того, чтобы обнаружить, насколько дороги они для него были.
Но ведь он человек добродетельный, так какой вред могут причинить эти редкие встречи?
А позже ему пришли в голову и другие вопросы. Например: может ли считаться развратником человек, у которого всего лишь одна любовница? Да все окружающие просто посмеялись бы, если б узнали, что его терзают такие мысли.
Он думал о Марии Жозефине. Замечательная женщина, от него без ума, но разве можно забыть тот факт, что его женили на ней против его воли?
Так почему он должен отказывать себе во всех удовольствиях? — вот какие вопросы задавал он себе. Искушение было тем сильнее, что подобные же вопросы задавала и мадам Дадонвиль.
Вот так и получилось, что дофин впервые изменил своей жене. А за первым разом естественно последовал и второй, и третий, и четвертый, и так далее... Он уже и счет потерял, но разве могло быть иначе? Он любил мадам Дадонвиль. Теперь они встречались постоянно. Однако это грехопадение не смягчило его отвращения к мадам де Помпадур. У отца его — целый сонм любовниц. Его же роман — совсем другого рода, он это точно знает, и потому еще сильнее он жаждал изгнания маркизы.
И вот поэтому когда до него дошли сведения, что маркиза нашла себе духовного наставника, он послал за отцом де Саси.
— Итак, отче, я узнал, у вас есть теперь новая послушница?
— Да, монсеньор.
— И вы должны очистить ее и сделать из нее достойную женщину?
— Таково ее желание. Дофин рассмеялся:
— Отче, вы превратитесь в посмешище, если даруете ей отпущение грехов, а она будет жить по-прежнему. — Монсеньор, я слыхал, что теперь она ведет себя достойно, она отказалась от плотских утех, и осталась для короля всего лишь другом.
— Значит, вы готовы подружиться с особой, которая всегда была злейшим врагом иезуитов?