– Нет, не снимайте это платье, – восклицала она. – Пусть оно останется на вас. Теперь оно наше. Оно больше идет вам, чем мне.
Так маркиза де Канильяк, как и ее муж, стала верной рабыней королевы. Супругам очень хотелось верить в то, о чем она им говорила. А так как переписка Марго с Гизом возобновилась, она немедленно поведала ему о своем положении. Марго писала: «Пришли мне войска, и я сама начну править в Юссоне, что будет твоей победой, мой дорогой, так же как и моей, потому что Юссон станет оплотом Лиги. Я посылаю к тебе в Орлеан с этим письмом Канильяка. Задержи его, пока город не станет моим, потому что, хоть он и готов служить мне, вид солдат может его встревожить, он все же побаивается короля».
Марго без труда убедила Канильяка отвезти это письмо, а сама осталась в обществе маркизы.
Гиз откликнулся на ее просьбу незамедлительно. Вскоре прибыли войска. Марго спустилась, чтобы поприветствовать их; командир встал перед ней на колени, сказал, что он и его солдаты преданы Гизу и прибыли, чтобы служить ей.
Марго, торжествуя, приказала им занять крепость, что и было тут же сделано. А когда всем стало ясно, что произошел переворот и правительницей Юссона стала Марго, это никого особенно не удивило, поскольку с ней уже давно не обращались как с пленницей.
Маркиза пришла поздравить Марго, надев по этому случаю одно из ее платьев, которое ей очень шло. На пальцах мадам Канильяк сверкали драгоценные камни в кольцах, подаренных королевой.
– Как я рада! – воскликнула маркиза. – Как хорошо, что ваше величество свободны от положения, в котором вы оказались по вине вашего брата.
– Приятно слышать, – ответила Марго. – А теперь мне хотелось бы, чтобы вы вернули мне все мои кольца, браслет и ожерелье.
– Вернуть назад…
– Конечно, вернуть. Я дала их вам только на время. И снимите это платье. В путешествии оно будет неудобным.
– Я ничего не понимаю, ваше величество.
– Тогда объясню получше. Вы, мадам маркиза, больше не моя тюремщица. Мне нет необходимости делать вам разные забавные комплименты. И я не нуждаюсь в вашем присутствии здесь. Вы немедленно уедете и не возьмете с собой ничего из того, что получили от меня. – Она хлопнула в ладоши, и тут же появились несколько ее слуг. Марго обратилась к ним: – Помогите ей снять это платье и принесите все, что принадлежит мне, включая драгоценности, которые маркиза носила в последнее время. Понятно?
– Да, ваше величество.
– А теперь прощайте, мадам маркиза. Марго приняла царственный вид, повернулась и вышла.
Вскоре после отъезда маркизы в крепость вернулся ее муж. Он отвез послание королевы Гизу, который задержал его у себя несколько дольше, чем можно было предположить. Но Канильяк полагал, что тем самым великий герцог хотел продемонстрировать ему свои дружеские чувства, и теперь возвращался, чтобы получить награду. Он был уверен, что она его ждет. Королева ему на это намекала. Нужно будет как-то избавиться от общества маркизы, но сделать это не составит особого труда.
С удивлением Канильяк увидел стражников у ворот крепости.
– В чем дело? – грозным голосом спросил он.
– Сожалею, месье маркиз, но королева приказала никого не впускать.
– Королева приказала… но ты-то знаешь, кто я. Иди и скажи королеве, что я здесь.
– Мне приказано не покидать моего поста, но я вызову пажа.
– Тогда вызывай его поскорее!
Канильяк с нетерпением ждал пажа, но когда тот пришел, не поверил своим ушам.
– Королева не может принять маркиза, – сообщил паж.
Канильяк встряхнул его и потребовал сказать, что все это значит.
Вскоре ему стало известно, что в Юссоне теперь правит Марго, что крепость стала оплотом Лиги, а королева больше не нуждается в услугах маркиза де Канильяка, более того, она отобрала у его жены все подарки и отослала ее прочь.
Марго, ставшая правительницей этого маленького государства, звала себя королевой Юссона. Никто в ее дела не вмешивался, и она не опасалась, что брат или муж, занятые войной, ее потревожат.
Теперь она могла жить так, как ей нравится, и первой ее задачей стало найти подходящего любовника.
После смерти горячо любимого ею д'Обиака прошло уже немало времени, и лучше о нем забыть. А сделать это можно лишь одним способом – влюбившись в кого-то еще.
Достичь этого было несложно. Марго по-прежнему была любвеобильна, а в крепости Юссон находилось много симпатичных мужчин.
Король Франции понимал, что для него приближаются решительные дни. На его жизнь оказывали сильнейшее влияние два человека: его мать и Генрих де Гиз.
Генрих III пришел к убеждению, что ему не будет покоя, пока жив Гиз. Генрих Наваррский, с которым шла война, его не беспокоил. В глубине души он даже испытывал к нему симпатию. Наваррский, конечно, грубоват, но это объясняется его воспитанием; а теперь он показал себя как доблестный воин, хотя дело его было безнадежным. Генрих III понимал, что наследника-сына у него не будет, и был готов признать Наваррского своим преемником на троне.
А Гиз? Этот отличался от Наваррского! За что он сражался? За Лигу? За католическую веру? Нет, за Генриха де Гиза. Что бы он ни говорил и что бы ни думали другие люди, Генрих III считал, что Гиз хочет стать Генрихом IV. А поэтому однажды Гиз подошлет к нему наемного убийцу… Если только раньше его самого не прикончат.
Любимчики старались развлечь короля, но это было невозможно – он впал в глубокую меланхолию. Один из них – красавчик по фамилии Периак – принес для развлечения обезьянку, но король остался равнодушен, хотя раньше любил такие забавы.
Другой любимчик, Монсерен, шикнул:
– Хватит, Периак. Убери ее отсюда. Наш повелитель погружен в печаль, ему не до твоих кривляний. Да и чему тут удивляться, если Гиз во всеуслышание заявляет, что он король Парижа. А недавно я слышал…
Он замолчал на полуслове, но король потребовал:
– Прошу тебя, мой дорогой, продолжай. Что ты недавно услышал?
– Мой дорогой король, вас это расстроит. Давайте я вам лучше сыграю, а Периак споет.
– Нет, дорогой. Расскажи, что ты услышал. Монсерен пожал плечами:
– Что Гизы пили за здоровье нового короля Франции и говорили, что им станет их родственник, Генрих де Гиз, которого уже называют королем Парижа.
Генрих III сжал кулак и, ударив им себя в колено, воскликнул:
– Изменник!
На некоторое время наступила тишина; потом он поднялся, и сидевшая у него на коленях небольшая собачонка упала на пол.
– Ради всех святых, – пробормотал король, – пока жив этот человек, моя жизнь будет несносной.