– Оставь эту лирику, Молчун, – сухо сказал Глеб. – Хлопуша пошел в Гиблое место без тебя?
Ходок кивнул:
– Да, но не один. Он нашел какого-то добытчика по имени Оскол и увязался с ним. Я слишком поздно об этом узнал и не успел его остановить.
– Обратно он не вернулся, верно?
– Верно.
– Когда это случилось?
– Месяцев пять назад.
Глеб удивленно приподнял брови, потом нахмурился и спросил:
– Что ты предпринял?
– Я два раза ходил в Гиблое место. Думал, сыщу. В первый раз бродил по чащобе две недели. Навидался такого, что и в страшном сне не увидишь. Во второй раз пробыл там три дня. Нарвался на здоровенного волколака, и он сильно меня помял. Так сильно, что я месяц не мог встать с полатей. Оклемавшись, я снова хотел туда пойти, но… не смог. После драки с волколаком что-то во мне поломалось. – Молчун вздохнул и добавил с угрюмой горечью: – Я больше не ходок, Глеб. И никогда им не буду.
Глеб отпил кваса, посидел, задумчиво хмуря брови и исподлобья поглядывая на Молчуна, затем сказал:
– Ты думаешь, Хлопуша еще жив?
– Он жив, – сказал Молчун. – Жив и здоров. Я рассказал свою историю не до конца. Два месяца назад до меня дошли слухи, что мой брат вернулся в Хлынь. Говорят, он теперь живет в «уграйской куще» у белого чародея, которого все кличут Пастырем. Я пытался выцарапать его оттуда, но общинники Пастыря натравили на меня собак.
– Ты не сумел сладить с собаками? – прищурился Глеб.
– Я убил четырех псов. А пятый сгрыз мне сухожилие на ноге. Вдовесок сверху мне на спину вылили кипящее варево. Не помню, как я вернулся домой. Думал, отдам душу Велесу, но моя баба, Улита, выходила меня и поставила на ноги. Однако я уже не тот, Глеб. Я уже не тот.
Молчун вздохнул, взял из плошки кусочек мяса, швырнул его в рот и принялся угрюмо жевать. Глеб тем временем обдумывал его слова. Интересная получалась история. Похоже, этот Пастырь заполонил собою все, овладел всеобщим вниманием и увел в свою общину всех юнцов города.
Впрочем, Глеб сам видел, на что способен Пастырь. Вот только… Кто сказал, что этот Пастырь так уж плох? Покусился на древних богов? Но, кажется, взамен он предложил людям новых и доказал, на что эти новые боги способны. В конце концов, Иисуса когда-то тоже считали самозванцем, а теперь ему поклоняется половина населения земного шара.
Глеб взглянул на хмурое лицо Молчуна и спросил прямо:
– Зачем ты хочешь его вернуть? Быть может, он счастлив с этим Пастырем. Я слышал, белый чародей показывает настоящие чудеса.
Молчун посмотрел на свои руки. Сжал их, разжал, снова сжал. Потом поднял взгляд на Глеба и сказал:
– С этим Пастырем что-то не так, Первоход.
– О чем это ты?
– Он появился в Хлынь-граде ниоткуда. Но все здесь знает, будто и раньше бывал у нас. И еще – я встретил одного безногого калику по имени Пичуга. Он был среди той шушеры, которая увязалась за Пастырем, когда тот пришел в Хлынь.
– И что?
– Никто не видел Пастыря без сияющих одеяний. А Пичуга видел. Никто не видел Пастыря без ореола над головой. А Пичуга видел. Он говорил, что из леса вышел простой человек. Но чем ближе он подходил в городу, тем светлее делался его плащ, тем белее становились его волосы. А когда Пастырь остановился у городской стены, от него исходило золотое сияние.
Молчун снова посмотрел на свои руки, будто оценивал, способны они еще хоть на что-нибудь, или лучше отрезать их и бросить в выгребную яму.
– Есть еще одно, – проговорил он затем. – Две седмицы тому назад я встретил Пастыря возле торжка. При мне был меч. Я вытянул его из ножен и положил на землю. Потом подошел к чародею. Я просил его вернуть мне брата. Вернуть миром. Пастырь посмотрел мне в глаза, и меня пробрал мороз. Я видел, как перекосилась его рожа, Глеб. Передо мной была рожа темной твари. Но длилось это все лишь миг, и никто, кроме меня, этого не заметил. Потом видение прошло, и я увидел самое прекрасное лицо на свете. Но я уверен, Первоход… Я знаю, что под сияющим одеянием чародея скрывается безобразное тело темной твари.
Глеб смотрел на ходока недоверчиво. Глаза Молчуна блестели нездоровым блеском. Время от времени он вытирал губы, хотя те были сухи, – жест, присущий всем алкоголикам.
– Я видел Пастыря, – сказал Глеб. – Похоже, хлынцы его обожают.
– Среди его паствы есть богатейшие купцы, Первоход. Они дают ему столько злата, сколько он пожелает.
Глеб отхлебнул кваса, облизнул губы и сказал:
– Хороший у тебя квас, Молчун. Густой, терпкий. Однако я так и не понял – чего же ты хочешь от меня?
На широком лбу Молчуна выступила испарина.
– Для тебя нет ничего невозможного, Первоход, – взволнованно проговорил он. – Верни мне моего брата. Верни Хлопушу!
Глеб долго сидел молча, и ходок не торопил его с ответом. Но в конце концов выдержка изменила Молчуну, и он, резко подавшись вперед, проговорил:
– Ты мне должен, Первоход. Ты мой должник, помнишь?
Глеб одарил Молчуна неприязненным взглядом и кивнул.
– Хорошо. Я подумаю, что могу сделать. Но для начала я бы хотел сходить в баню и помыться. А потом – хорошенько выбить одежду. В моем плаще – пыль двадцати дорог.
– Я затоплю для тебя баню, Первоход. – Молчун поднялся с лавки. – Ешь, пей и отдыхай. Мой дом – твой дом.
* * *
Дело не казалось Глебу таким уж сложным. Он все еще чувствовал легкую досаду из-за того, что Молчун оторвал его от работ на огороде, но успокаивал себя тем, что через несколько дней снова вернется домой и сменит меч и ольстру на лопату и мотыгу.
Скрип двери прервал его размышления. В избу вошла белокурая молодая баба в тулупчике и цветастом платке, сбившемся на затылок. Щеки ее алели с ветра.
– Здрассьте! – выпалила она, завидев Глеба.
Глеб кивнул.
– Я Улита! – весело сообщила баба. – А ты…
– Я приятель Молчуна, – спокойно ответил Глеб.
Улита улыбнулась, блеснув белоснежными зубами.
– Красивые у него приятели! – насмешливо заявила она. – Помоги-ка мне стянуть тулуп!
Глеб встал с лавки и подошел к бабенке. Помог ей стянуть тулуп и повесил его на гвоздь. И тут вдруг бабенка прижалась к нему всем телом. Тело у нее было мягкое и жаркое. У Глеба на мгновение перехватило дыхание.
– Значит, это ты выходила Молчуна, когда его порвали собаки? – спросил он.
– Знала бы, что у него такой друг, не выходила бы. – Она резко повернулась и, ткнувшись Глебу в живот крепкими грудями, проговорила глубоким голосом: – А вот тебя бы выходила.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.